Кухонный бог и его жена
Шрифт:
Но я не уходила, а доктор продолжал стоять.
— На этот раз я не преувеличиваю, — тихо возразила я. — Она может умереть.
И Вэнь Фу пришел в ярость от того, что я посмела ему перечить.
— Да пусть умирает! — заорал он. — Мне плевать! — Он снова сел и взял в руки игральные кости. — Да ну, она просто пытается загнать меня домой, пока не проиграл все, что выиграл, — с улыбкой добавил он.
Мужчины нервно рассмеялись и вернулись к игре. И доктор тоже.
Так и было, честное слово. Вэнь Фу перед всеми этими людьми сказал: «Да пусть умирает,
Я бросилась домой.
— Бесполезно, — сказала я Хулань. — Доктор не придет.
Дальше был очень долгий час, в течение которого мы с Хулань бегали по лестнице за водой, чтобы обтирать Ику и силой вливать в ее рот по капле. Но девочка не желала пить, отворачивалась. Где-то еще через час ее крохотное тельце стало трястись, потом вытянулось и замерло, чтобы вскоре задрожать снова. Я схватила ее на руки и понеслась вниз, на темную дорогу. Хулань бежала рядом.
Они все еще играли и смеялись, курили и пили.
— Смотри! Смотри! — закричала я мужу, показывая ему Ику.
На этот раз все бросили игру и встали. В комнате стало тихо. Тело девочки так сильно сотрясалось у меня на руках, будто она хотела выпрыгнуть. Доктор кинулся к нам.
— Глупая женщина! — закричал Вэнь Фу и выругался. — Почему ты мне не сказала, что ей так плохо? Что ты за мать такая?
Он вел себя так, словно забыл, как все происходило на самом деле! И ни один из тех, кто был в комнате, не возразил: «Ты лжешь! Она тебе всё сказала всего час назад»!
— Скорее! Скорее! — воскликнул доктор. — У кого есть машина?
По пути в госпиталь Вэнь Фу бранил меня на все лады, но я не помню, как именно, потому что не слушала. Я прижимала к груди Ику, стараясь унять ее дрожь. Надеясь ее удержать. И уже не надеясь.
— Ты сейчас меня оставишь, — говорила я. — Что мне без тебя делать?
Я сходила с ума от горя.
И вдруг поймала на себе ее взгляд. Наверное, она так посмотрела на меня впервые с тех времен, когда была еще малышкой. Такой ясный взгляд, будто она наконец-то увидела меня по-настоящему.
Сначала я подумала, что мне это показалось от страха. Но потом снова взглянула ей в глаза.
Они были ясными. Она не улыбалась и не плакала. Не отворачиваясь, Ику наблюдала за мной, слушала меня. И я вспомнила, как кто-то рассказывал, что перед самой смертью дети становятся взрослыми, словно прожили целую жизнь. Они переосмысливают ее, какой бы короткой она ни была. И этим взглядом моя девочка будто говорила: «Моя жизнь сложилась не хуже и не лучше, чем если бы оказалась длинной.
Я это принимаю и никого не виню».
Утром Ику умерла.
Вэнь Фу ушел домой сразу после того, как доктор сказал: «Слишком поздно. Надежды нет». Я осталась возле постели дочери.
Сидя рядом с ней, я думала обо всех своих ошибках, о том, что не смогла ее защитить, что лгала ей, обещая хорошую жизнь. Теперь я видела,
И тогда она вытянула носочки, как балерина, и отошла. Я не плакала. К тому времени у меня не оставалось ни боли, ни слез.
Я взяла дочь на руки. Мне больше не нужно было ей лгать.
— Вот и хорошо, малышка, — сказала я ей. — Ты спаслась. Вот и хорошо.
А теперь скажи мне, если бы ты видела, что такое происходит с твоим ребенком, смогла бы простить?
16. «ОГРОМНЫЙ МИР»
Если бы я могла помешать еще одному ребенку появиться на свет, я бы обязательно это сделала. Но когда умерла Ику, я была уже на шестом или седьмом месяце беременности, поэтому мне ничего не оставалось, кроме родов. Я решила назвать ребенка — неважно, девочка родится или мальчик, — Данру, что означает «Невозмутимость». Это хорошее буддистское имя, которое позволяет ребенку не привязываться ни к чему и ни к кому в этой жизни, даже к собственной матери.
Так я думала до рождения ребенка. Но как только Данру появился на свет и Хулань взглянула на него и сказала: «О, вылитый отец!», мне тут же захотелось его защитить. Вэнь Фу сиял от гордости, а я готовилась спасать своего сына от проклятия быть похожим на отца.
Когда все ушли, я стала вглядываться в маленькое спящее личико. Его волосы торчали в разные стороны, как молодая трава, и я нежно гладила их ладонью. Вдруг мальчик открыл глаза, но не полностью, а так, словно сомневался, стоит ли ему видеть этот мир: яркий, но полный дурных вещей. Он смотрел на меня и хмурился, только это была не злобная гримаса Вэнь Фу, а тревога и волнение. И этим взглядом ом делился со мной своими опасениями.
Я полюбила Данру сразу, хоть и очень старалась этого не делать. Он подарил мне свое безграничное доверие и вернул часть моей невинности, и мне захотелось его защитить.
Я пробыла в госпитале пять дней, и Вэнь Фу за это время пришел два раза, каждый раз говоря, что очень занят на своей новой работе. Цзяго дал ему должность в штабе вооруженных сил, отправив на обучение по средствам радиосвязи.
Когда доктор сказал, что я могу идти домой, я не стала ждать мужа до вечера. Я позвала кормилицу, попросила ее собрать наши вещи и вызвать такси.
И через два часа мы уже приехали домой. Была только середина дня, и дверь Хулань оказалась закрытой.
Я попросила кормилицу устроить Данру в детской на втором этаже, сама же осталась внизу, чтобы поговорить с кухаркой о припасах и меню ужина.
Я уже собралась подняться, как спустилась кормилица и прошептала:
— Тай-тай, там наверху приведение!
Когда слуги говорят, что увидели приведение, значит, что-то не в порядке, а они не считают себя вправе сказать, что именно. Я отправила кормилицу на кухню, а сама пошла посмотреть, в чем дело.