Кухонный бог и его жена
Шрифт:
— Это вы мне скажите: что я могу сделать? Мне не остановить мужа, вы сами видите, какой он.
— Если не можешь остановить мужа, останови девицу. — Она поставила чашку на стол и встала, чтобы уйти. — Очень жаль, что именно мне пришлось тебе об этом говорить. Но я старая женщина и не люблю оставлять дела надолго. Их надо делать, пока я жива.
Когда тетушка Ду ушла, я задумалась о ее словах. Оказывается, все обо всем знали. И ждали, что я что-нибудь скажу или сделаю. Например, накричу на Минь:
«Это неприемлемо! Забирай свой позор, и вон из моего дома!»
Но потом мне
В тот день я обдумала, как именно поступлю. Не буду ни спорить, ни обвинять. Попрошу у Вэнь Фу развода, чтобы он подписал бумагу перед двумя свидетелями, которые подтвердят, что мы больше не муж и жена. Потом заберу Данру, остаток своих денег, и мы с сыном сядем на поезд, идущий на юг. Там пересядем на судно до Хайфона и оттуда, как только станет безопасно, доберемся до Шанхая. Может быть, меня и не сочтут опозоренной. Война изменила людские представления о морали. И никто не станет особенно задаваться вопросом, почему женщина уехала с мужем, а вернулась домой без него. Как же повезло, что Минь дала мне предлог для обретения свободы!
Едва Вэнь Фу переступил порог, я сообщила ему: — Я должна тебе кое-что показать на другом берегу озера. — Это был наш код, которым мы пользовались, когда вокруг было слишком много ушей.
Мы сели на скамью возле озера, и я показала ему документ, который составила сама. Там говорилось, что он со мной разводится. А потом, сразу и без объяснений, я сказала:
— Я ухожу. Ты можешь жениться на ней. Хулань и Цзяго подпишут бумаги, будут нашими свидетелями.
Вот и все. Никаких криков, никаких ссор.
Я думала, что Вэнь Фу будет благодарен. Я давала ему разрешение жениться на Минь! И знаешь, что он сделал? Посмотрел на документ и тихо сказал:
— Я этого не писал. Я не прошу развода.
Он разорвал бумагу в клочья и бросил в озеро. И я знала, что он сделал это не для того, чтобы показать мне, как он меня любит и сожалеет о том, что сделал, нет. Вэнь Фу сделал это, чтобы показать, кто тут хозяин. Потому что, уничтожив мой шанс на свободу, он наставил на меня палец и прошипел:
— Я сам скажу, когда захочу с тобой развестись. А ты не указывай мне, что делать.
На следующее утро тетушка Ду пришла меня поздравить. Она сказала, что Минь больше нет. Она слышала, как девушка уходила из дома рано утром.
Как мне было жаль это слышать! Я не требовала ее ухода, я вовсе не ненавидела ее. Так я и сидела в своей комнате, и мне было так одиноко и грустно от того, что ее больше нет рядом. И еще грустно потому, что я упустила свой шанс.
Днем Хулань болтала о фасоне платья, которое шила, а тетушка Ду заговорила об эпидемии холеры, и о том, как беженцы боятся обязательных прививок, и как один мужчина умер, сделав двадцать прививок за других людей, которые ему за это заплатили. Я сидела в кресле, вязала и делала вид, что слушаю их. Но мне было совершенно не интересно. Я посмотрела на граммофон, потом на пластинку и наконец сказала:
— Эта девушка, Минь, оставила кое-что
Хулань в ту же секунду показала, как быстро распространяются сплетни:
— Жена Чзаня на рынке сказала, что она пошла в то место, рядом с железнодорожной станцией, гостевой дом «Девять драконов».
Там я и нашла ее на следующий день — в захудалом заведении, меблированном узкими кроватями с веревочными матрасами и скамьями вместо столов. Минь была очень тихой. Возможно, смутилась, увидев меня. Она попросила прощения за причиненные неудобства и поблагодарила за то, что я принесла ей пластинку. А потом пожала плечами:
— Иногда надеешься на одно, а получается совсем другое.
Я спросила ее, на каком она месяце, и Минь смутилась еще сильнее.
— Пусть эта проблема вас больше не беспокоит, — произнесла она.
— Тебя научила этой фразе я. Поэтому мне так отвечать не нужно.
Я протянула ей немного денег, и она сказала:
— Проблема уже решена. Я все сделала этим утром. Прошло хорошо, никакой крови, все чисто.
Я все еще протягивала ей деньги. Она улыбнулась и приняла их. Потом поблагодарила и спрятала деньги в коробочку. Перед тем как уйти, я призналась, что мне всегда нравилось, как она поет и танцует.
Неделю спустя Хулань сказала:
— Помнишь эту Минь? Так вот, она уже уехала с очередным мужчиной, назвавшись его сестрой. Так быстро! Да что она за девушка такая! И сколько же у нее родни?
Я вовсе не осуждала Минь. Ну да, ее представления о приличиях отличались от моих, но я думала о другом. Хорошо, что мне больше не надо о ней беспокоиться. Ее сердце быстро исцелилось.
Так что на самом деле ей повезло. Ей удалось вырваться, а я осталась с Вэнь Фу. Иногда мне снилось, что все сложилось иначе. Я была Минь, и я вернулась в Шанхай на работу в «Огромном мире», жила ее прежней жизнью, и пытка раздирала меня на части до тех пор, пока я не переставала себя узнавать.
17. ЧЕТВЕРО ВОРОТ
В следующем году Вэнь Фу ничуть не изменился. Но я менялась, шаг за шагом. Для Хулань и других, наверное, я оставалось прежней, но только потому, что тщательно скрывала свои чувства. Я делала вид, что все время занята ребенком и что мне некогда беспокоиться о чем-то другом.
Летом 1941-го мне нравилось сидеть в саду с Данру на руках, дожидаясь грозы и молний. Я говорила ему:
— Слушай, сейчас будет «бум»! А теперь, смотри, вон там! Ах, как красиво!
Ему было десять месяцев, и он умел хлопать в ладоши.
Тем летом было тепло по утрам, но перед тем, как разгоралась полуденная жара, приходили грозы. Потом шел дождь, всегда днем, и земля начинала благоухать. А девочки бежали во дворы, торопясь снять белье с веревок.
Могло показаться, что моя жизнь стала спокойной и ленивой и что мне было нечем заняться. Сплошной летний отдых. Но на самом деле единственными приятными моментами для меня были минуты, когда я играла с сыном. Я собирала в сердце эти теплые мгновения, чтобы пережить все остальное.