Кухонный бог и его жена
Шрифт:
— Какой хороший мальчик! — сказала Хулань.
— И такой умница!
— И такой умница!
Всю дорогу домой мы с Хулань во всем соглашались друг с другом. Как хорош Данру, как повезло, что мы живы, как дешево мы сделали покупки на рынке!
В тот вечер мы отпраздновали удачный исход первой бомбежки роскошным ужином и большим количеством ароматного чая. Тетушка Ду и служанки хохотали, в который раз
Я несла вниз ночную вазу, — говорила горничная. — И вдруг — бабах! А потом — бубух! И на пол упала бомба! Пахучая катастрофа!
— Ты думаешь, это ты испугалась? — вторила тетушка Ду. — Я гналась за курицей с топориком в руках, и вдруг оказалось, что это курица гонится за мной!
— Так мы и стояли, Уэй-Уэй и я, спорили о том, в какую сторону бежать, — дождалась своей очереди Хулань. — Вот точно вам говорю, когда бомба уже над твоей головой, не время спорить, куда бежать ногам!
Спустя два дня бомбардировщики прилетели снова. И мы снова побежали к городским воротам, и снова вернулись домой невредимыми, чувствуя себя настоящими счастливчиками. В тот вечер мы тоже праздновали, но уже не так шумно. Мы опять делились друг с другом забавными историями, только до слез больше не смеялись.
Через два дня они снова прилетели, и на этот раз нам стало не до шуток и смеха. Мы тихо разговаривали. Тетушка Ду слышала, что чью-то жену сильно ранило. Хулань удивлялась, почему наши самолеты не наносят ответного удара, и надеялась, что наши мужья скоро вернутся из Чунцина. Я упомянула, что японские самолеты всегда прилетают с востока, и тетушка Ду согласилась:
— Да, всегда с востока.
Вот так всё и было. Самолеты продолжали летать, примерно по три раза в неделю, всегда утром. Уж не знаю, почему им так нравилось утром, может, и не было никакой особой причины. Просто такая работа: бомбить Куньмин по утрам, а Чунцин — после полудня. И эти бомбежки стали частью нашей жизни.
Мы продолжали пугаться, когда слышали сирены, но уже не бросали вещи, которые держали в руках, а аккуратно ставили их на место. Тетушка Ду следила, чтобы мы не оставляли на печи кастрюль и сковородок.
— Какой смысл спасать жизнь, чтобы потом возвращаться к пепелищу? — говорила она.
Хулань приготовила сумку с едой и держала ее у выхода, чтобы прихватить с собой. Данру тянул ко мне ручки, готовый к побегу. И мы шли, очень быстро и серьезно, будто на похороны, надеясь, что в конечном итоге покойниками окажемся не мы.
Иногда мы ходили к северным воротам, иногда к восточным. На пути нам попадались дома, разрушенные предыдущими бомбежками. У построек вокруг них стены были невредимы, но отсутствовали соломенные крыши — словно ветром посрывало шляпы с голов.
Добравшись до ворот, мы либо спрыгивали в ямы, либо прятались за деревьями. Там мы беседовали с одними и теми же людьми, которых встречали там день за днем, обмениваясь
Я всегда выбирала нужные ворота, это правда. Трижды в неделю нашим жизням грозила опасность, но ни разу мы сами не попадали под бомбежку. Я уже начала думать, что у меня есть врожденная способность избегать бомб, потому что, кроме ворот, я верно выбирала еще и маршрут, и укрытие.
И так расслабилась, что перестала бояться.
Однажды, поспав после обеда, Хулань сказала, что нам надо сходить на рынок. Данру еще спал, поэтому я оставила его с тетушкой Ду. Сначала мы пошли в овощные ряды, чтобы купить свежий маодо, сладкую на вкус зелень, дефицитную и очень дорогую. Но я все равно ее купила.
Конечно, мне повезло, что у меня были деньги на такие покупки. Большинству не хватало даже на самую простую пищу. Но, если во время войны у тебя оказывались деньги, тебе и в голову не приходило откладывать их на потом. Для нас шанс попробовать что-то новое значил то же самое, что для вас, американцев, призыв: «Ешь, пей, обзаводись семьей». Это придавало смысл жизни, даже если ей суждено было оборваться через минуту.
Так что мое приданое таяло очень быстро. Иногда я даже не особо старалась сбить цену. А торговцы всегда были рады меня видеть.
— Мисс! Мисс! — кричали они. — Посмотрите сюда, здесь самые свежие проростки фасоли! Самые вкусные утиные яйца!
Когда мы шли к рыбным рядам, Хулань сообщила, что наконец получила письмо от Цзяго, и показала мне конверт.
Хотя муж и учил ее читать и писать, она прилежностью не отличалась. Так и вышло, что спустя четыре года брака и уроков чтения она могла различить только цены на рынке и названия своих любимых продуктов: «рыба», «свинина», «лапша».
Разумеется, она тщательно скрывала это от Цзяго, делая вид, что способна прочесть что угодно! Если я читала объявление, прикрепленное на стене возле рынка, она спрашивала меня, о чем там пишут. А потом вечером я слышала, как она говорит Цзяго:
— А что там с этими беспорядками на железной дороге? Я читала об этом сегодня на рынке.
Вот Цзяго и думал, что сумел преодолеть нерадивость своей ученицы. И вот теперь написал жене длинное письмо, уверенный, что она прочтет его сама. Хулань протянула мне лист, сказав, что ее очки сегодня что-то плохо работают и ей не разглядеть такой мелкий почерк. Глупая отговорка: Цзяго выводил крупные аккуратные знаки, словно обращался к школьнику. Так, как показывал Хулань, когда ее учил.
— Дорогая жена, — прочла я вслух. — Как долго я собирался тебе написать, и только сейчас это сделал. Сегодня я думал о нашем разговоре на Зеленом Озере и о мучительных словах, сказанных там.
— Ах! — Хулань выдернула письмо из моей руки. — Он ничего такого не говорил!
И она засмеялась, будто услышала шутку. Хулань всматривалась в строки, надеясь, что очки помогут ей распознать смысл написанного.
— Так читать или нет? — спросила я.
Она не сразу вернула мне письмо.