Кукла крымского мага
Шрифт:
— Да что вы? — ужасался Маковский. — И как она сейчас?
— Вы знаете, плоха, — подливала масла в огонь Брюллова. — В результате нервного потрясения и от переохлаждения Черубина заболела воспалением легких. Я не могу дольше с вами говорить, прямо сейчас уезжаю к ней, но дворецкий Черубины будет держать вас в курсе.
— Боже мой, она так плоха, что может умереть в любую минуту, — ломая руки, метался по редакции издатель. — Ее дворецкий обещал звонить и сообщать, миновал ли кризис. И вот ведь незадача, прямо сейчас начинается заседание «Общества», даже не знаю, как высижу!
Члены
— Не понимаю, отчего все так сходят с ума? Должно быть, эта Черубина ужасная уродина, раз до сих пор не появилась в редакции.
Неприязнь Елизаветы Дмитриевой к мадемуазель де Габриак была всем хорошо известна. Девушка писала колкие эпиграммы на романтическо-исповедальные стихи, и нельзя было не признать, что они довольно остроумны. Добрый Иннокентий Анненский лишь осуждающе покачал головой, услышав подобную бестактность при столь трагических обстоятельствах. Было совершенно очевидно, что неудачливая поэтесса завидует своей более везучей коллеге, чей сборник стихов с легкой руки Маковского уже издан в изящном оформлении Лансере.
— И что это за имя такое — Черубина? — продолжала исходить ядом невзрачная учительница Дмитриева.
— Это от слова «херувим», — сухо пояснил готовившийся к выступлению Вячеслав Иванов, как никто другой разбирающийся в небесных материях и без устали восторгавшийся искушенностью Черубины в «мистическом эросе».
— И почему же она до сих пор не зашла в редакцию? — резко спросила Лиля, впиваясь пристальным взглядом в Алексея Толстого.
— Ну-у, у нее сложные и запутанные семейные обстоятельства, — потея, выдавил из себя граф, уже догадавшийся о жестокой интриге, которую затеял его приятель Волошин. Меньше всего он хотел быть втянут в это дело, дорожа хорошим отношением Маковского.
Обстоятельства в семье де Габриаков стараниями Максимилиана Александровича были действительно сложными и запутанными. Помимо кузины Дарьи Владимировны неугомонный демиург придумал Черубине красавца кузена, к которому Папа Мако страшно ревновал. Кузен был португалец, атташе при посольстве, и только безумной влюбленностью Маковского можно было объяснить тот факт, что редактора не удивило его странное имя. Звали кузена дон Гарпия де Мантилья. Предпринимая попытки увидеть свою пассию, Маковский послал ей билет на выставку женских портретов, которая проходила в редакции. Но коварная Черубина отправила вместо себя дона Гарпию.
— Вот и отлично, — ликовал Маковский. — Пусть только заявится сюда этот де Мантилья, уж мы найдем способ его разговорить!
— И как же мы узнаем его среди других посетителей? — недоумевал переводчик Гюнтер.
— Нужен тактический подход, — назидательно сообщил Кока Врангель. — Достаточно в прихожей выложить листы, на которых будут расписываться посетители, и он от нас не уйдет!
— А вдруг он не захочет расписаться? — наморщил лоб простодушный Гюнтер.
— Именно поэтому вы, мой юный друг, сядете в прихожей рядом со столом и проследите, чтобы каждый, кто переступит порог редакции, оставил свой автограф, — тонко улыбнулся Врангель.
На выставку дон Гарпия де Мантилья так и не пришел. А на следующий день, после очередной беседы с Черубиной, Маковский, положив телефонную трубку, восклицал:
— Это
— Должно быть, она ко всем своим талантам еще и ясновидящая, — хмыкнула тогда Дмитриева.
И вот опять эта хромоногая коротышка цеплялась к прекрасной меднокудрой Черубине, несмотря на серьезную болезнь графини де Габриак. Маковский глянул на Лилю со смешанным чувством раздражения и досады и уже открыл было рот, чтобы достойно ответить обидчице, но его опередил Кока Врангель.
— Дворецкий? — встрепенулся сообразительный искусствовед, склонный к бесконечным авантюрам. — Если у графини есть дворецкий, значит, Черубина Георгиевна живет в частном доме. Да и катается она, я заметил, все время на Островах. Следовательно, ее нужно искать где-то на Каменноостровском. Сергей Константинович, вы готовы отправиться со мной на розыски?
— Само собой, — откликнулся Маковский, воодушевляясь и забывая про Лилю. — Давно пора это сделать.
— Ну что же, господа, пора начинать заседание общества, — перебил Иванов, томившийся на кафедре в ожидании, когда же ему предоставят слово.
Во время лекции Лиля не сводила глаз с лица Маковского, самодовольно отмечая, как гримаса отчаяния и страха то и дело искажает его правильные черты. За те без малого пару месяцев, что она была Черубиной, девушка все больше и больше увязала в романтических отношениях с главным редактором «Аполлона». Долгие телефонные разговоры по душам сделали свое дело. Лиля боялась себе признаться, но в ее сердце родилась любовь к этому, по сути, одинокому и тонко чувствующему человеку. Лиля видела, как Маковский вздрогнул и напрягся, когда дверь в комнату приоткрылась и служащий окликнул его, приглашая к телефону. Добрый Анненский, сидевший на соседнем кресле, молча пожал Папе Мако руку под столом, подбадривая, и редактор, бочком пробираясь между кресел, тихонько покинул аудиторию. Вернулся он с лицом просветленным и радостным, одними губами прошептав обернувшимся к нему коллегам:
— Она будет жить!
И, не сдержавшись, закрыл ладонями лицо.
Утомленная посещением салона, я заехала в «Моцарт-плаза» и пообедала лобстерами и салатом из авокадо, выпила бокал вина. Теперь я стала делать то, чего никогда не позволяла себе, будучи Женей Колесниковой, — я садилась за руль подшофе. Меня ни разу не останавливали на дороге, но я была совершенно уверена, что даже если такое случится, я откуплюсь отцовскими деньгами, которых он для меня не жалел, позволяя тратить, не считая. Вот и теперь, решив, что мне необходим новый парфюм, я отправилась в салон Кристиан Диор и накупила там кучу ненужной косметики. Затем переоделась в приобретенное в соседнем бутике платье, новые туфли, подобрала подходящую к наряду сумочку и только после этого, опаздывая, но не особенно торопясь, отправилась в книжный магазин на встречу с читателями.
На первом этаже «Петровского» уже собралась изрядная толпа поклонников творчества Грефов. На расставленных в зале стульях сидели счастливцы, которые пришли первыми и сумели захватить сидячие места, за ними переминались с ноги на ногу и тянули шеи те, кому ничего не оставалось, как смотреть на меня стоя. Я уселась на приготовленное кресло и стала бойко отвечать на вопросы читателей. Натасканная папой, я теперь редко лезла за словом в карман.
— Элла, это правда, что вы жили в гареме? — срывающимся от волнения голосом спросила нервная девушка в очках.