Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»
Шрифт:
Тэрнер, взглянув на Вэллери, предложил:
— Позвольте, я сам этим займусь!
— Благодарю, — признательно кивнул Вэллери. В свою очередь наклонив голову, Тэрнер подошел к телефону.
— У телефона старший офицер. Кто говорит? Ах, лейтенант Грайрсон? В чем дело, Грайрсон? Может, для разнообразия найдутся добрые вести?
Чуть ли не целую минуту Тэрнер не произносил ни слова.
Все, кто находился на мостике и слышал легкое потрескивание в наушниках, скорее почувствовали, чем увидели, как напряженно сжался рот старпома, олицетворявшего внимание.
— Но какое–то
— Пришла беда — отворяй ворота, — проворчал Тэрнер, кладя трубку. — Машина работает с перебоями, перегревается. Погнут правый средний вал. Додсон сам сейчас в туннеле гребного вала. Говорит, вал искривлен, что банан.
— Зная Додсона, — едва заметно улыбнулся Вэллери, — можно предположить, что немного нарушена центровка вала, только и всего.
— Возможно, — с серьезным видом проговорил Тэрнер. — Но главное то, что поврежден коренной подшипник и перебита масляная магистраль.
— Даже так? — негромко произнес Вэллери.
— Додсон огорчен донельзя. По его словам, повреждение давнишнее. Он считает, все началось в ту ночь, когда во время шторма смыло за борт глубинные бомбы. — Тэрнер покачал головой. — Этот вал испытал неизвестно какие перегрузки… А сегодня его совсем доконало… Подшипник приходится смазывать вручную. Стармех намерен до предела уменьшить обороты машины, а то и вовсе выключить ее. Механики будут держать нас в курсе.
— Есть ли возможность исправить повреждение? — хмурясь, спросил Вэллери.
— Нет, сэр, никакой.
— Ну, хорошо. Идти со скоростью конвоя. Старший офицер!
— Есть, сэр.
— Пусть экипаж остается на боевых постах всю ночь. Сообщать людям о случившемся незачем, но, пожалуй, это самое разумное решение. Мне кажется…
— Что это? — воскликнул Тэрнер. — Смотрите! Что это он делает, черт возьми? — Он ткнул пальцем в сторону транспорта, замыкавшего правую кильватерную колонну. Судовые орудия били по какой–то невидимой цели: вечернее небо рассекали белые полосы трассирующих снарядов. Бросившись к микрофону трансляции, старший офицер заметил, что орудия главного калибра на «Викинге» изрыгают дым и рваные языки огня.
— Всем орудиям открыть огонь по воздушным целям. Курсовой — сто десять правого борта! Стрелять самостоятельно! Выбор цели самостоятельный!
Услышав команду «право на борт», отданную Вэллери, старпом понял, что командир хочет повернуться носовыми башнями в сторону противника.
Но было слишком поздно. Едва «Улисс» начал менять курс, как из облаков бесшумно вынырнули вражеские самолеты. В угрюмом мраке огромные, неуклюжие машины казались призрачными, нереальными. Внезапно взревели авиационные моторы, взметнулось пламя выхлопа. «Кондоры», ни малейшего сомнения. Те самые «кондоры». Снова одурачили их, исчезнув для того лишь, чтобы вернуться опять. Убрав газ, подошли на малой высоте, с подветренного борта, так что суда конвоя не слышали приглушенного рокота моторов. Расчет времени и дистанции произведен был безукоризненно.
В крайний транспорт угодило по меньшей мере семь бомб.
Когда бомбы обрушились на соседний транспорт, первое судно представляло собой груду исковерканного металла, над которой взвивались языки пламени. Ко всему, видно, у него была вырвана часть днища: имевший сильный крен транспорт медленно разломился надвое позади мостика, словно оснащенный шарниром где–то ниже ватерлинии. Не успел затихнуть рев моторов последнего бомбардировщика, скрывшегося вдали, как транспорт исчез в пучине океана.
Тактика внезапности принесла противнику полный успех. Один транспорт был потоплен, второй, получив сильный дифферент на нос, покатился круто в сторону, затем остановился. На судне царила зловещая тишина, не видно было ни дыма, ни огня, ни одной живой души не оставалось на палубе. Третий транспорт получил тяжелые повреждения, но по–прежнему управлялся. Нападающие не потеряли ни одной машины.
Тэрнер приказал прекратить огонь: некоторые зенитчики продолжали ошалело палить в темноту. Возможно, то были любители пострелять, а скорее всего, им что–то померещилось. Ведь что только не пригрезится утомленному разуму, что только не увидят запавшие, с воспаленными красными веками глаза, не знавшие отдыха столько суток и часов, что Тэрнер потерял им счет. И когда умолк последний «эрликон», старпом снова услышал гул тяжелых авиационных моторов, из–за порывов ветра то усиливавшийся, то стихавший, похожий на отдаленный шум прибоя гул.
Что–либо предпринять было невозможно. «Фокке–вульф», правда, прикрытый низкой облачностью, даже не пытался скрывать своего присутствия: зловещее гудение все время преследовало конвой. Было ясно, что вражеский самолет кружит над кораблями.
— Что вы на это скажете, сэр? — спросил Тэрнер.
— Не знаю, — медленно, задумчиво проговорил Вэллери. — Не знаю, что и сказать. Во всяком случае, визитов со стороны «кондоров» не будет, я в этом уверен. Для этого несколько темновато. И потом, эти знают, что теперь им нас врасплох не поймать. Скорее всего, наблюдение.
— Наблюдение! Но через полчаса будет темно, как в преисподней! — возразил Тэрнер. — По–моему, на психику давят.
— Бог его знает, — устало вздохнул Вэллери. — Скажу только одно. Я продал бы бессмертную душу за пару «корсаров», за радарную установку, туман или же ночь, вроде той, что была в Датском проливе. — Вэллери коротко хохотнул и тут же закашлялся. — Слышали, что я сказал? — спросил он шепотом.
— Никогда бы не подумал, что вспомню с такой тоской о той ночи… Когда мы вышли из Скапа–Флоу, старпом?