Кукловод

Макеев Алексей Викторович

– Привет! – сказал я невеселым, соответствующим настроению Шермановой тоном.

Оля глянула на меня в зеркало.

– Здорово! – соревнуясь со мной в том, чей тон окажется унылей, ответила она.

Я приблизился к Оле.

– Поговорим?

– Валяй! – бесцветно проговорила актриса, повернулась ко мне и указала глазами на соседнее кресло. – Садись.

– Премного благодарен. – Я опустился в кресло, не зная, с чего начать разговор. Чувствовал я себя неловко, будто был виноват в том, что Шерманова получила по физиономии, а студенистый так вообще по полной программе огреб. Хотя косвенно,

наверное, был виноват – ведь это же я потащил компанию в ресторан, после посещения которого произошла драка.

– Болит? – спросил я, имея в виду распухший подбородок Шермановой.

Оля дернула здоровой половиной лица, выражая безразличие к своей потерявшей «товарный» вид физиономии.

– Ерунда… – ответила она и, интересуясь, в свою очередь, моим припухшим носом, спросила: – А у тебя как?

Я махнул рукой.

– Болит немного, но скоро пройдет.

Вялая до этого мгновения Шерманова вдруг оживилась:

– Ты знаешь, из всех нас не пострадала одна Нинка. Интересно, как это так получилось?

Мне показалось, что Оля для чего-то очень хочет бросить на Стороженко тень.

– Ты ее в чем-то подозреваешь?! – спросил я напрямик.

– О нет, что ты! – поспешно воскликнула Шерманова, всем своим видом отвергая возникшую у меня крамольную мысль. – Просто я хочу сказать, что ей крупно повезло… В отличие от нас и особенно Юрчика… На нем вообще живого места не осталось. – Молодая женщина снова сникла. – Из-за Тычилина у меня настроения-то и нет.

– Да уж, – посочувствовал я, – приятного мало… Кстати, как он там?

– Неважно, – по убитому виду Шермановой чувствовалось, что она, действительно, переживает за своего бывшего одноклассника, как любящая мать за сына-первенца. – Мы с Ниной утром звонили ему на мобильник, интересовались здоровьем. У него множество гематом, ссадин, ушибов, подозрение на перелом челюсти. Короче, мужик тот жестоко Юрку избил. – Оля тяжко вздохнула. – Ладно, чего уж теперь говорить. Лечить парня надо.

Соглашаясь с мнением собеседницы, я покачал в такт ее словам головой:

– Я приму участие в скорейшем возвращении веселого сказочника к своим деткам!

– Мы все поможем ему встать на ноги, – проговорила актриса таким тоном, каким обычно дают клятву, затем поменяла позу, по ее разумению, более удобную для продолжения разговора, и заявила: – Но хватит, Игорь, ходить вокруг да около. Задавай свои вопросы.

Мне уж самому давно не терпелось перейти к основной теме, ради которой я и пришел сюда, да вот тянул время – соблюдая приличия, справлялся о здоровье студенистого, да и самой Шермановой.

– Я хочу знать, – охотно отозвался я, – где ты была позавчера ровно в десять часов утра, в тот момент, когда в детском саду начался ваш кукольный спектакль?

Оля с понимающим видом кивнула.

– В общих чертах Нина обрисовала мне ситуацию, так что я представляю, о чем идет речь, – благосклонно сказала она и уточнила: – Тебя интересуют десять часов утра, потому что именно в это время произошла кража?

– Все верно, – подтвердил я.

– Как раз в десять часов утра в тот день спектакль начался, – заговорила Шерманова. – Открывала его Нина. Я сидела в детсаду в комнатке, что нам определили под гримерную. Без пяти десять вышла из комнаты и направилась

к двери в актовый зал – не к той, что расположена со стороны сцены, а к той, что со стороны зрительного зала. Я должна вступать сразу за Ниной, причем, по нашей задумке, я выхожу на сцену прямо из зала. Когда я шла по коридору, достала мобильник, чтобы отключить его на время выступления, и в этот момент позвонила моя мама. Дочка у меня заболела, температурила сильно, и мама хотела посоветоваться со мной, какие лекарства ей дать. Разговаривая по телефону, я подошла к актовому залу и приоткрыла дверь, для того чтобы слышать и видеть, что происходит на сцене. За то время, пока я говорила с мамой, Нина включила музыку – звукооператор в тот момент отлучился – и начала работать. Долго говорить я не могла, сам понимаешь, представление идет, но тем не менее несколько минут мы с мамой проговорили. Затем я вошла в зал и вступила в спектакль.

Что же, если все было именно так, как говорит Шерманова, с нее подозрение в совершении кражи также снимается.

– Кто-то может подтвердить, что ровно в десять часов утра ты стояла в коридоре перед дверью и разговаривала по телефону? – Я уставился на Шерманову таким пронизывающим взглядом, словно хотел заглянуть молодой женщине в душу и посмотреть, какого она цвета: белого или черного?

Однако Оля, очевидно, приняла мой взгляд не за пронизывающий, а за раздевающий – она смутилась, поправила блузку на большой груди, рвавшейся наружу, и пробубнила:

– Конечно, могут. Я же на виду почти в дверях стояла, меня многие, кто в зале сидел, заметили. Тем более я привлекала взгляд, была в сценической черной одежде, а за спиной, чтобы дети не заметили, куклу держала – Емелю. У нас «По щучьему веленью» сказка была. С Емелькой потом в зрительный зал и вошла.

– Хорошо, проверим, – пообещал я, и мой взгляд с выпрыгивающей из блузки груди Оли переместился к ее лицу. – А теперь вот что мне скажи: что за люди – ваш звукооператор и веселый сказочник.

Шерманова усмехнулась, отчего ее оплывший подбородок еще больше «съехал» на правую сторону, придав молодой женщине какой-то ухарский вид то ли бандерши, то ли зэчки.

– Лучше прямо спроси: могли ли Женька и Юрка бриллианты спереть?

– Пусть будет так, – не стал я спорить.

Глаза у Оли закатились, она стала похожа на медитирующую особу.

– Ну, что тебе сказать… – произнесла она, постепенно выходя из состояния транса. – Юрку я давно знаю, с первого класса. Никогда он не был вороватым. Он вообще рубаха-парень, не жадный – выпить может, в долг дать может, соврать где-то может, но чтобы украсть – никогда.

Не очень-то верилось мне в добродетели студенистого. Но это, вполне возможно, из-за того, что я испытывал к нему антипатию.

– Ты вообще образ идеального мужчины нарисовала, – не удержался я, чтобы не съязвить.

– Да нет, – с невеселым видом покачала головой Шерманова. – Его образ далек от идеального, как, наверное, любого другого мужчины. К тому же есть у него одна страстишка… – Оля замялась.

Я посмотрел удивленно и требовательно:

– Ну?..

Моя собеседница еще секунду помедлила, потом потерла о бедра ладони, как будто они у нее вдруг вспотели от волнения, и нерешительно проговорила: