Кукловод
Шрифт:
— Теперь очень плохие новости. Под завалами мы нашли обгоревшее тело, и личную печать Сергея Черепова.
Меня пробирает дрожь. Вот теперь, похоже, надежды не осталось. Она ещё теплится, но я давлю её и заставляю угаснуть. Неосознанно следую совету мамы — лучше перестать надеяться. Особенно теперь.
— Понял, — я киваю. — Что-то ещё?
— Ну… Это самое важное, — кажется, собеседник слегка растерян из-за моей невозмутимости. — Необходимо провести тест ДНК, чтобы убедиться. Иначе опознать тело не получится. Род Череповых
— Я тоже так считаю. Когда вы сможете всё сделать?
— Вы имеете в виду, отправить тело в Москву? Постараемся как можно быстрее. Сами понимаете, и у нас, и у врачей дел по горло. После войны родов тоже есть чем заняться.
— Конечно, я понимаю. У вас очень много работы. Сообщите, как только станет что-нибудь известно. И не распространяйте информацию, это может быть чревато. Благодарность вам передадут, — говорю я.
— Хорошо, ваше сиятельство, спасибо, — отвечает спасатель.
Я вешаю трубку и качаю головой, не глядя на маму.
— Пока ничего.
Анна, вздохнув, опускает голову. Дедушка подозрительно смотрит на меня, но ничего не говорит.
— Тогда я, пожалуй, пойду. Не буду мешать вам заниматься делами, — тихо произносит мама и начинает вставать.
— Подожди, — говорю я. — Нам надо кое-что обсудить.
Достаю из внутреннего кармана белый конверт и говорю:
— Это письмо, которое передал нам с тобой князь Черепов. Я хочу, чтобы мы его прочитали.
— При мне? — спрашивает князь.
— У меня нет от вас секретов, ваше сиятельство. Там может быть ценная информация.
— Если там будет что-то важное, ты ведь наверняка мне расскажешь. Но ты сам сказал, это письмо для вас. Меня оно не касается, — слегка сведя брови, говорит Григорий Михайлович. Немного помедлив, он добавляет: — Дела делами, но это личное.
— Вы правы. Тогда я пойду провожу маму до комнаты, — говорю я, убирая конверт.
Князь молча кивает и включает компьютер и углубляется в чтение каких-то документов. Я беру маму за руку, и мы выходим из кабинета. Молча идём по коридорам, пока не добираемся до спальни. Анна смотрит в пол и выглядит так, будто её вовсе не волнует, куда и зачем мы идём.
Украдкой поглядываю на неё и не знаю, как смогу сообщить ей страшные новости. Я и сам ещё не до конца осознал эту мысль. Но чем дольше я скрываю, тем будет хуже. Ведь рано или поздно она узнает и поймёт, что я обманывал её.
Я скажу, но не сейчас. Нельзя забывать, что мама беременна. Пусть она мысленно подготовится к удару. Ведь она и сама понимает, что чем дольше мы ждём, тем меньше надежды в любом случае.
— Что в этом письме? — спрашивает мама, когда мы заходим в комнату.
— Сам не знаю, — отвечаю я, закрывая дверь. — Сейчас прочитаем.
Мы садимся рядом на диван. Я открываю письмо и вижу, что оно написано от руки — почему-то я такого не ожидал. Думал, что секретарь или кто-то ещё напечатал слова князя. Впрочем, разумно —
Почерк кривой и слабый, будто писал ребёнок. Выглядит так, будто Альберт Олегович писал это из последних сил.
Я начинаю читать вслух:
'Александр и Анна!
Я сожалею. О том, что мы так и не узнали друг друга. Мы были врагами, хотя могли бы стать семьёй. Всё, что случилось — это чудовищная ошибка, смешанная с чьим-то злым умыслом.
Анна, я был бы счастлив назвать тебя дочерью.
Александр, таким внуком я бы гордился. И горжусь.
Также передайте князю Грозину, что я никогда не видел в нём врага. Да, мы воевали. Но это была не наша война. Я говорил ему это, но он мне не поверил. Может быть, теперь он прислушается к моему голосу из могилы.
Я мог бы написать ещё много, но у меня мало времени, поэтому хочу сказать то, что действительно важно.
Уверен, Анна, ты знаешь, по какой причине Сергей был вынужден жениться на Виктории. Но я докопался до правды. Всё было ложью. Когда Вика якобы забеременела от Сергея, она находилась в Европе. Доказательства лежат в кейсе.
Я не стал расторгать их брак по разным причинам. Но если бы я знал, к чему мы в итоге придём — сделал бы это не задумываясь.
Простите меня.
Александр, я верю в тебя.
Твой дед, князь Ч.'
Когда откладываю письмо, несколько мгновений не могу вдохнуть. Сердце колотится так, будто я пробежал марафон. Сложно оставаться спокойным, когда чувствуешь столько сожаления в словах умирающего.
Что я испытываю в ответ, кроме сочувствия? Решительность. Готовность исполнить данное Альберту Олеговичу слово и защитить его род.
«Наш род», — думаю я и даже вздрагиваю. Впервые подумал о роде Череповых как о «нашем».
«Нашем с кем? С покойниками?» — мрачно усмехается внутренний голос.
Да уж, кроме Галины и её детей, никого в роду не осталось… Ну, не считая дальних родственников. Надеюсь, никто не вытащит их из глубинки в надежде заявить их право на титул.
А то это вполне рабочая практика — посадить во главе того, кто имеет право, и сделать его марионеткой.
— Грустные слова, — произносит мама. — Но мне приятно было слышать первую часть. Что насчёт Вики… Я и так всегда это знала.
— Но теперь у нас есть доказательства. Мы сможем окончательно закрыть вопрос с её правом на титул и наследство Череповых, — говорю я.
— Ты, как всегда, о делах, — качает головой мама.
— Не подумай, я тоже растроган. Просто не показываю, — убирая письмо в конверт, говорю я.
— А почему? До аварии ты гораздо чаще проявлял эмоции.
— Я стал другим, мама. Но по-прежнему люблю тебя, — говорю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать её в лоб.
Провожу с ней какое-то время, а потом направляюсь в кабинет дедушки. Дворецкий останавливает меня по дороге и говорит: