Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер
Шрифт:
— Погоди! — говорить с набитым ртом получалось не очень. — А «овощи»? Они-то с какой радости друг дружку мутузят? Тоже ошейник?
— Ну ты и примитив! — изумилась Никки. — Каннибал! Про закон сохранения энергии слышал? С дерьмом та же история. Ему ж куда-то хлестать надо, если помцев рядом нету? Вот нам и налаживают пси-отвод через «овощей». Мы их кормим, контакт устанавливаем. А потом, на арене, значит, сливаем… Спроси у Жоржика, он разъяснит: как. Он слов умных много знает. Разрушенная психика, и все такое…
«У кого? — буркнул Гишер. — У
— «Овощи» тупые, дерьма налижутся, захмелеют — и давай драться! А помцам счастье: еще одно развлечение. На дармовщинку — психам жалованье платить не надо. Накормят, подлечат, и на том спасибо.
— А если он погибнет?
— «Овощ»? Ну и пусть. Сварится, кто по нему заплачет?
— Дрянь ты, — крикнул Лючано, чувствуя, что бесится, и недоумевая: ошейник виноват, или он сам дошел до ручки. — Дрянь!
— Дрянь, — легко согласилась Николетта Швармс. — Не спорю. Дрянь и есть. А ты, хороший мой? Ты — кто?
И, выждав паузу, улыбнулась легкой, детской улыбкой:
— Пей свою простоквашу, чистюля…
Погода удалась — лучше некуда.
Легкие приметы осени, топчущейся на пороге, лишь добавляли шарма. Светло-желтые пятна в листве, багряные плети винограда, чьи грозди — плотные, иссиня-черные, с глянцем на бочках — напоминали одну крупную, в пупырышках, ягоду ежевики. Мелкий дождик прекратился, едва начавшись. Казалось, дома сейчас начнут встряхиваться по-собачьи, разбрасывая веера брызг.
Перед виллой, где обосновалась Юлия, Лючано остановили.
— Вам депеша! — запыхавшись, крикнул мальчишка-курьер. — С Сеченя!
— С Сеченя? — недоумевая, спросил Тарталья. — От графа Мальцова?
Мальчишка моргнул и вдруг расплылся в широченной ухмылке. Складывалось впечатление, что он минутой раньше назвал пароль — и получил убедительный отзыв.
— Ага! От Мальцова! Он взаправду граф?
— Граф. Его сиятельство. Ну, давай депешу!
— Не-а, не дам. У меня идентификатора нету. А каждому на слово верить — проторгуешься, — курьер, несмотря на юный возраст, оказался человеком практичным. — Она на почте, 6-е отделение. Вот извещение, — он сунул Лючано мятый корешок, исписанный по-террафимски: значки и загогулинки, похожие на птичьи следы. — Велено сказать, чтобы вы сами получили. Тут рядом! Пошли, я провожу…
Мальчишка поминутно озирался, шмыгая носом. Его нервозность раздражала. Хотелось отвесить торопыге подзатыльник. Вдвойне нервировало то, что снова не удавалось понять, откуда растут корни раздражения: из реальных причин — или благодаря влиянию проклятого «ошейника».
— Ну, чего вы стоите? Пошли! Депеша же!
Татуировка начала дико свербеть. Зуд проник в поры, быстро растекаясь по телу. Голова закружилась, стало легко-легко, словно гравитацию отменили приказом по Галактике. Перед глазами вспыхнул и рассыпался звездный фейерверк.
— Вы чего? Эй, вы чего?!
«Ничего, — хотел ответить Лючано. — Сейчас пойдем».
Но не успел.
Контрапункт
Лючано
(пять-шесть лет тому назад)
Шарль Касхоун, историк, автор «Принципов свободы», утверждал, что Первую Куклу изобрела Первая Девочка, реализуя материнский инстинкт. Таким образом кукла стала прообразом человека, а ее взаимоотношения с девочкой — прообразом творчества в целом, и театрального искусства в частности.
Современник Касхоуна, искусствовед Ингре Тинжан выдвинул альтернативную гипотезу. По Тинжану, кукла есть результат желания Первого Верующего создать образ Первобожества — образ подвижный и доступный, позволяющий, так сказать, обеим сторонам «дергать за ниточки».
Сторонники каждой из версий по сей день ведут яростные споры.
А девочки играют в куклы.
И фанатики воздвигают идолов.
— Движение на трассах в районе Хвостовой Трещотки будет восстановлено в полном объеме в течение ближайших суток. Для зачистки района направлен патрульный крейсер класса «Ведьмак» с рейдером поддержки. Администрация космопорта приносит извинения…
Дождавшись, пока чмокнет дезинфицирующая мембрана, профессор Штильнер взял с ленты транспортера саквояж и картонку со шляпой. Шляпу он купил по дороге, во время пересадки на дикой, варварской Кемчуге, и теперь недоумевал: зачем?
Шляп он не носил.
В целом рейс получился ужасным. С первой минуты полета разыгралась мигрень. Болеутолители, рекомендованные корабельным диагностером, помогали, как мертвому — припарки. От лекарств, а главное, от каленых гвоздей, по шляпку вбитых в темя, Штильнер впал в депрессию: хотелось стать жертвой террористического акта. Кормили на лайнере сносно, но злоупотребляли специями. К рыбе отказались подать лимон. Дама из соседней каюты, женщина выдающаяся во всех отношениях, очень хотела замуж. В четвертый раз по законам Мондонги; в шестнадцатый — по законам Сивана.
Объектом своих матримониальных притязаний она выбрала сами понимаете кого, усугубляя депрессию профессора и вынуждая к затворничеству.
К счастью, дама сошла на Магхе, оставив Штильнеру письмо.
Письмо он утилизировал, не читая.
Две пересадки лишь усилили отвратительное настроение. На Хиззаце всех пассажиров, ожидающих старта, бесплатно увеселяли в честь рождения правнучки у местного верфевладельца Берсаля. Шесть часов песен, танцев, комических скетчей, галлюциногенных взаимо-губок, выпивки на дармовщину и прочего насилия над свободной личностью — это, знаете ли, слишком. А на Кемчуге, где профессор и обзавелся дурацкой шляпой, он стал свидетелем драки между горцами-аборигенами, охранниками тамошней тюрьмы, и троицей охотников с Честера.