Кукурузный мёд (сборник)

Лорченков Владимир Владимирович

– Яко уподобное хрустальным переливам, – шептал он.

Сияние над головой премьера оказалось… нимбом.

Тут-то и понял Генпрокурор всю глубину своей ошибки, тут-то он и расплакался, и возрыдал, и в грудь себя стал бить, и каяться…

Да поздно было!

Улыбнулся ему премьер Фелат горько, одарил взглядом добрым, да и прошептал на прощание:

– Зубец, Зубец… – прошептал он.

– Пошто гонишь меня? – прошептал он.

* * *

…Бросив все и уйдя в странники, бывший Генпрокурор

Зубец провел десять лет под открытым небом. Крышей ему был купол звезд, стенами – вековые сосны, постелью – мхи да травы-муравы. В церквях да монастырях городов и поселков, встретившихся ему по пути, Зубец каялся за свои смертные прегрешения. Зачитывал список лиц, пострадавших в результате его необдуманных деяний, куда, – уже просто очистки совести ради, – даже таких явных преступников и ненавистников Молдавии, как Володьку Лорченкова, включил. Не ел горячего и не пил ничего, кроме воды, а ходил всегда с железной цепью весом три пуда. А на исходе десятого года странствий решил обосноваться в городе Гомеле, что в республике Беларусь.

Потому, не исключено, – позже говорил следователь комиссии, ведшей дело о загадочных исчезновениях женщин в гомельских лесах, – что Беларусь еще со времен ССР была лидером среди республик по количеству очень странных людей на душу населения.

В пригороде странник Зубец устроился на мебельную фабрику неквалифицированным рабочим на распиле досок, ламината, и ДСП. Работал много и честно. Все заработанные деньги анонимно рассылал по храмам да приютам. Коллегами по работе характеризуется скрытным, но порядочным. Дальнейшие следы его затерялись.

Примерно в это же время в окрестностях города стали пропадать женщины, чьи трупы были обнаружены намного позднее. Все тела были расчленены.

Говорят, следы от разрезов были неровные и рваные.

Как будто от пилы.

Подполье

Мэр Кишинева впервые полюбил.

Дорин Киртака – и он часто просил не путать имя с фамилией – полюбил по-настоящему.

Это было тем удивительнее, – и все газеты уже писали об этом, – что мэр Кишинева Дорин Киртака уже был помолвлен. Газеты не врали. Его возлюбленная – красивая, стройная ведущая телевизионного канала, – фотографировалась с молодым мэром для обложек глянцевых журналов и выбирала платье. Дорин послушно становился на цыпочки во время фотосессии, и принимал необходимое для фотографов положение. Возлюбленная улыбалась. Брак грозил быть счастливым. Тут-то Дорин и встретил Ее.

Симпатичную белую крысу

В зоологическом магазине у подземного перехода возле центрального автовокзала.

Она была вся такая… трогательная. Нежная, беззащитная в своем белом пуху, крыса умывалась под небрежными взглядами прохожих. Те едва удостаивали взглядом аквариум из плексигласа, где крыса жила в куче опилок, и спешили мимо. Черствые грубые люди, – в который раз плохо подумал о соотечественниках Дорин, – и присел на корnочки у аквариума.

Сейчас

в этом парне в спортивном костюме «Найк» и повязкой на глазу вряд ли бы кто признал молодого европейского мэра европейской столицы. По крайней мере, такой слоган придумал Дорин для своей избирательной компании, которую с треском выиграл. После этого Дорин прочитал «Тысячу и одну ночь» и стал выходить в город переодетым не реже раза в месяц. На этот раз он избрал для себя костюм молодого грузчика с центрального рынка. Сейчас, присев на корточки у стекла зоомагазинчика, Дорин был очень похож на гопника и заворожен. Ему почему-то вспомнилось, что в детстве дядя, – который их с братом воспитывал, – никогда не позволял завести хомячка…

Наверное, ей здесь холодно и неуютно, подумал Дорин. Выставили напоказ, словно рабыню на рынке невольниц, негодующе подумал он. Будто молдаванку, ставшую жертвой насилия во время нелегальной миграции, подумал он еще, и решил записать это для очередного выступления на ТВ. Возлюбленная, которая будет брать у него интервью, останется довольна, подумал он. Потом вспомнил глаза возлюбленной: мелкие, злые, холодные, – и вздохнул. Глазки крысы были большими, черными, и влажными… Бархатистые, словно две звезды, подумал Дорин.

– Чего ты пялишься? – спросил хозяин.

– Иди работать, – сказал он.

– Шр-шр-шр, – сказала крыса.

– Сколько? – спросил Дорин.

* * *

Придя в офис, и сняв грим в замаскированной под туалет душевой, Дорин вытащил из портфеля клетку с крысой и поставил ее на стол. Улыбнулся. Щелкнул пальцами. Крыска подняла голову и трогательно склонила ее на плечо. Ну, чисто девушка, подумал Дорин и еще раз улыбнулся.…

Конечно, до сексуального влечения к крысе было еще далеко.

Просто Дорину очень понравился этот ласковый, послушный и понятливый зверек. Она ничего общего не имела с этими ужасными крысами с помоек, которые заполонили Кишинев, и угрожали даже бродячим собакам, которые заполонили Кишинев до крыс. Те были серые, жирные, огромные и неопрятные. Эта – Дорин еще думал, как ее назвать, – была белой крысой с голым розовым хвостом, нежными лапками и грустной мордочкой.

– О чем ты думаешь, любовь моя? – спросил ее Дорин, по привычке обращаясь к особи женского пола «любовь моя».

Тут его словно током ударило. А мог ли бы я полюбить крысу, подумал он. В конце концов, – вспомнил он объяснения профессора греческой философии Дабижи, который был дружен с его дядей, – любовь это единение двух душ, неважно, в каких телах они находятся. Доктор Дабижа отличался умом, и крепкими нервами, правда, ровно до тех пор, пока какой-тог извращенец не трахнул в зоопарке сначала зебру, а потом его внучку. Говорили, будто доктор Дабижа объяснял про любовь и души и этому извращенцу. Дорин вздохнул, и вспомнил, что нужно заниматься делами. Он подмигнул крыске, насыпал ей корму и сказал: