Кукурузный мёд (сборник)

Лорченков Владимир Владимирович

– Ну, кушай, кушай, лапочка.

Крыса даже не шевельнулась. Дорин удивленно поднял брови.

Может быть, подумал мэр, ей мешает кушать запах говна, крепко пропитавший мэрию, как, впрочем, и все в Кишиневе? Дело в том, что в городе не работали очистные сооружения, и воздух пропах сероводородом. Многих иностранцев с непривычки выворачивало прямо на трапе самолета. Говорили, будто когда в Кишиневе прилетел на пару дней глава НАТО Бергсхофер, то его стравило прямо в хлеб, соль и мамалыгу,

которую ему преподнесли. Позже глава НАТО объяснил, почему.

– Поймите, – морщась, говорил он, – запах это диффузия молекул.

– Ясно, – сказал президент Молдавии.

– Ничего вам не ясно, – сказал лидер североатлантического альянса, – молекулы, это частицы вещества, а диффузия это их распространение…

– И чего? – спросил мэр Кишинева.

– Если в городе воняет говном, то в воздухе буквально разлиты молекулы говна, – сказал Бергсхофер и снова блеванул, потому что говном пахло и в президентской резиденции.

– Ну и? – спросили его.

– И это значит, что частицы говна буквально попадают вам в рот, нос… – сказал глава НАТО.

– Вы Жрете говно, – сказал он.

– Извините, я снова буду блевать, – сказал он.

– Мы не примем вас в НАТО, вы, говнюки, – жалобно сказал он.

– Говенные засрануээээээ, – сказал он, и вырвал куском своей печени.

Блюющего собственными потрохами секретаря Альянса отправили домой. Конечно, в Кишиневе по-прежнему пахло говном. Говном пахло на гламурных вечеринках, и в ночных клубах, в парках и кабинетах… Дорин неодобрительно покачал головой. Закрыл окна и обрызгал все дезодорантом. Крыса не шевельнулась.

– Кушай, прошу тебя, – сказал он крысе.

Крыса сидела такая одинокая и грустная, что у мэра навернулись на глаза слезы. А может, это особенно сильная волна говна или дезодорант плохой, подумал он, и взял себя в руки. Вытащил из кармана визитку, набрал номер.

– Не ест? – спросил хозяин магазина.

– Не ест, – переживая, сказал Дорин.

– А вы ей команды на каком языке отдаете? – спросил делец.

– Ну, по-румынски, конечно, – сказал Дорин.

– А, так дело в этом, наверное, – сказал крысиный рабовладелец, – она просто к нам из зоологического цирка попала, который из России с гастролей приехал.

– Никаких команд, кроме русских, не понимает, – сказал он.

Дорин отключил связь и поглядел на крысу. Та сиротливо жалась в уголке аквариума. Мэр снял крышку сверху, насыпал еще корма, и, с легким прибалтийским акцентом, сказал крысе по-русски:

– Кушайте, пошалуйста!

* * *

С именем проблема разрешилась сама собой.

Как еще назвать русскую бабу, решил Дорин, – полистав подшивку журналов «Русская жизнь», –

если не Машкой? Странный был, кстати, журнал, и, главное, очень мало в нем нашлось русских фамилий. Ну да ничего, решил мэр. Выбирать не приходится.

Так любимая крыса мэра Кишинева стала Марией.

Она сидела в клеточке на столе Дорина и потирала лапки, когда он ответственным голосом раздавал указания коммунальным службам или вызывал к себе городских советников по коммутатору. Все это никакого значения не имело, потому что, – объяснил Дорин Маше, с которой начал разговаривать, – в Кишиневе не было денег.

– Они могут выбрать мэром Супермена, и он ничего не сделает, – сказал Дорин Машке.

– Пригласить Сталлоне и Шварца, упросить стать мэром самого Обаму, и те облажаются, – сказал он Маше.

– Просто в этом сраном городе нет денег ни на что, – сказал он горько.

– И никогда не было, – признался он Машке, – просто раньше их, деньги, давали русские.

– Ну, как ты, – подмигнул он Марии.

Маша склонила голову и стала протирать усы. Как изящно она нагибает шею, подумал Дорин…

Спустя недели по городу поползли слухи.

Говорили, будто мэр сошел с ума окончательно – предварительное его легкое помешательство ни для кого секрета не представляло – посадил на свой рабочий стол крысу и разговаривает с ней. Смотрит влюбленными глазами, делится какими-то секретами, в общем, дело швах. На базарах появились пророки.

– Люд добрый, Апокалипсис грядет, – кричали они, – ибо Град наш в лапах Белой Крысы!

Молдаване крестились, и на всякий случай святили не только мобильные телефоны, но и брелки от ключей. Митрополит Молдавский хмурился и грозно намекал Дорину при встречах, что надо бы образумиться. Но мэру было не до того.

Он постепенно влюблялся.

* * *

Само собой, позвонил дядя.

Дядей Дорина, – он и вырастил мальчика– сироту, – был президент Молдавии, которого звали Миша Гимпу.

– Дорин, – сказал он строго.

– До меня дошли слухи, что ты чудишь, – сказал он.

– Дядя, – решил быть честным Дорин.

– Я влюбился, – признался он.

Нежно подержал в руках лапку Машки, и снова пустил ее себе на плечо.

Да-да, теперь Мария сидела не в клетке, а на плече мэра. Даже во время официальных церемоний. Например, она сидела у него на плече, когда он читал речь в память героев приднестровской войны, павших в борьбе за целостность и независимость республики Молдова. Именно на словах «целостность и независимость» крыса Маша встала на задние лапки и, прислонившись к голове Дорина, пощекотала его ухо своими нежными усиками.