Кукушка

Резник Юлия

— Дай ей попить.

— Её снова вырвет.

— Зато с ней не случится обезвоживания!

Марта моргнула, но все же полезла в сумку за бутылкой с водой. Двигалась она заторможенно, как будто движения давались ей с огромным трудом. Гонка на выживание уж слишком затянулась. Предохранители перегорели, организм не справлялся. За время дороги я несколько раз видел, как Марта просто отключалась, выпадала из реальности. И не спала вроде, но ни на что не реагировала. Покушение на жизнь стало для нее последней каплей.

— Куда мы едем?

— В мой домик в горах.

— Разве об

этом месте не знают те, кто пытался меня убить?

— Не беспокойся. Мы предприняли кое-какие меры предосторожности. С тобой ничего не случится.

— Однажды ты это мне уже обещал.

Что я мог ответить? Она права. Она права, мать его! Я обещал! И чуть было не облажался по полной! Не знаю, как бы жил, если бы с ней хоть что-то случилось. Я просто не знаю, как бы я жил.

— О моем доме в горах знает всего несколько человек. Каждый из них будет проверен. Не беспокойся.

Марта промолчала и снова впялилась в окно. До дома оставалось несколько километров.

— Хоть что-нибудь из того, что ты мне рассказывал, было правдой? — неожиданно спросила Марта.

— Практически все.

— Это действительно дом твоих родителей?

— Да.

Я припарковался и заглушил мотор. На горы серым покрывалом опустился вечер. В сумерках дом выглядел неприветливым и чужим. Впрочем, это легко исправить, просто включив подсветку.

— Пойдем.

Я вышел первый, одной рукой подхватил переноску с ребенком, второй — сжал пистолет. Марта, пошатываясь от усталости, плелась за мною следом. Быстро проверив дом, я коротко бросил:

— Все чисто. Проходи.

— Как в шпионском триллере, — равнодушно прокомментировала Марта, переступая порог. — Я в душ…

— Алису тоже нужно искупать.

Она замерла. С опаской покосилась на дочку и, взволнованно облизнув губы, сказала:

— Я не могу. Я просто… не могу.

Марта ушла, тихо захлопнув дверь в ванную, а я осторожно поставил переноску на стул и извлек из нее малышку. Меня не покидала уверенность, что последние слова Марты относились не столько к ситуации с купанием дочки, сколько вообще… к их с ней ситуации. Неужели она до сих пор не смогла себя перебороть? Неужели в ней до сих пор не проснулись чувства? Хоть что-то? Хоть маленький огонёк?

Так… Ладно. С этим мы потом разберемся, а пока:

— Марта! Не торопись. Все равно горячей воды нет. Нужно бак включить, давай пока поедим.

Дверь резко открылась:

— У тебя бывают дни, когда не просто вымыться, кожу с себя содрать хочется? — обжигая холодом глаз, тихо спросила Марта.

— Эээ… было пару раз и такое.

— Так вот, неужели ты думаешь, что я буду ждать, когда нагреется этот чертов бак?!

— Ну, смотри, мое дело предупредить.

Дверь перед носом захлопнулась. Алиса вздрогнула, завозившись в моих руках. А еще через несколько секунд до нас донесся громкий женский визг. Вода в моем доме подавалась прямиком из артезианской скважины и была очень холодной. Невесело хмыкнув, я поцеловал дочку в лобик:

— Надеюсь, хоть теперь твоя мама ко мне прислушается.

— Ме…

— Думаешь, нет? Ну, я даже не знаю. Холодный душ обычно здорово прочищает мозги. Ты знаешь, что твой папочка спец по холодному душу? Нет?

Я

болтал всякую чепуху и прокручивал в мозгу события последних дней. Мы потеряли три человека. И едва не потеряли еще одного. Нам нужно было вычислить крота до того, как наши люди выйдут на прямые переговоры с Вуичем, выманив его чертовой скульптурой. Я гадал, мог ли он узнать о том, что Марта дала показания? И если так, был ли он готов с ней расправиться? Навряд ли. Из того, что мне стало известно, Вуич был одержим женой. Я бы скорее поверил, что он сам бы её прикончил, чем позволил бы кому-то другому. Да и чтобы организовать покушение, ему понадобилось бы время. Ну, ведь не мог он знать, что Марта скопировала его записи заранее? Или мог?

И опять же вопрос — если не он, то кто за этим стоял? Очевидно, кто-то из его подельников. Черт! Надо бы прослушать пленки. Но для начала позаботиться о безопасности дома. Я привез с собой много всякого разного добра, а камеры и сигнализация и без того уже были установлены. Впрочем, и над ними мне хотелось поколдовать. Перепрограммировать на свой вкус. Кое-что усовершенствовать. Мне приходилось исходить из того, что я никому не мог доверять.

Прерывая мои мысли, из ванной вышла Марта. Мой взгляд скользнул по мокрым сосулькам волос, с которых прямо на пол стекала вода, задержался на посиневших от холода губах, по покрытой гусиной кожей груди, напряженные вершинки которой не скрывало даже толстое махровое полотенце темно-синего цвета.

— Все разглядел?

— Еще нет. Но разгляжу. Будь уверена. Изучу каждый миллиметр твоего тела. Каждую складочку…

Мой голос охрип. Я решил не ходить вокруг да около. Мне нужно было прощупать ее реакции, прежде чем приступить к главному. Я должен был понять, насколько не ошибся в ней. Дыхание Марты замерло, тонкая жилка на шее затрепетала, как пойманная в сачок бабочка. О, да, детка… Тебе будет хорошо. Я столько сдерживал себя, что… Тебе будет очень-очень хорошо. Ты только позволь… Только впусти меня… Не испугайся.

Марта облизнула губы:

— Я безумно устала и хочу спать. Я могу лечь в своей старой комнате?

— Можешь. Я искупаю Алису и принесу тебе.

— Я не хочу…

— За ней некому больше присмотреть!

— А ты?

Она с такой надеждой смотрела на меня, с такой болезненной неуверенностью, что мне было очень нелегко сохранить твердость в голосе, когда я все же сказал:

— Я буду занят! Мне нужно позаботиться о нашей безопасности. А тебе нужно позаботиться о нашей дочке.

Марта резко отвела взгляд, но перед этим я все же успел заметить, как ее рот искривила болезненная гримаса.

— Я постараюсь не сильно шуметь, когда буду устанавливать дополнительные датчики.

— Датчики? — переспросила она, кусая губы.

— Да. Датчики движения. Марта…

— Да?

— Иди, отдыхай. Тебя шатает от усталости. Завтра нас ждет сложный день. Отдыхай.

Она медленно кивнула головой и проскользнула мимо меня, едва не задевая телом в узком пространстве коридора. Я задержал дыхание, чтобы после всей грудью вдохнуть ее тонкий ненавязчивый аромат, смешанный с запахом соснового мыла, который теперь мне не казался таким отвратительным.