Кукушка
Шрифт:
— Макс…
В тишину, нарушаемую звуками влажных поцелуев и стонами, проникла тихая трель. Я оторвался от Марты, уперся лбом в ее макушку, заставляя себя остыть. Впрочем, дрожь, пробегающая по ее шикарному телу, сводила на нет все мои старания. Я мог думать лишь только о том, что, наконец, нашел её… наконец нашел.
— Это Сеничкин… Мне нужно ответить…
Словно очнувшись, Марта отступила на шаг. Растерянно хлопнула ресницами, пригладила волосы.
— Коваль…
— Пленки
— Прослушал, — подтвердил я, не сводя с Марты голодного взгляда.
— Вырисовываются новые подозреваемые, выходит.
— Слишком влиятельные подозреваемые, Сергей Иванович. Которые наверняка знают, что содержится на этих записях, иначе…
— Иначе они не стали бы рисковать, — закончил за меня Сеничкин.
— Так точно.
— Запись велась несанкционированно. Сам понимаешь, что толку от неё при таких раскладах — ноль.
— Ну, видимо, Кармухин так не считает.
— Репутационные риски.
— Которые смерти подобны накануне выборов.
— Скорее всего… но, по факту, у нас на него ничего нет.
— Может быть, удастся разговорить крота. Его уже вычислили?
— Первым делом. Да только не помощник он нам.
По спине прошел холодок и сконцентрировался тупой пульсирующей болью в затылке.
— Убрали?
— Грязная работа. Действовали в спешке.
— В таком деле спешка до добра не доводит.
— Мы уже над этим работаем, майор. Наверняка что-то удастся выяснить.
— Лишь бы не было поздно, — не смог удержаться я. Марта вскинула взгляд.
— Не будет, — голосом, полным уверенности, заверил меня главный.
— Я тут прикинул насчет этой скульптуры… Мы могли бы пустить слух о ее похищении. Если верить информации, находящейся в открытых источниках, она находится в приватной коллекции некоего Андре Крауса.
— Немца? И вовлечь в это дело спецслужбы Германии? Ты ведь сам понимаешь, что это самый нежелательный вариант.
— Можно подумать, у нас есть другие.
— Это не тебе решать, — сухо отрезал Сеничкин. — Береги девочек. До связи.
Я отложил телефон и перевел взгляд на Марту. Пока мы с главным беседовали, ей практически удалось вернуть себе привычную невозмутимость. О ее истинном состоянии сейчас напоминали разве что непривычная бледность и покрасневшие веки.
— Ты веришь ему… — заметила она, пристально всматриваясь в мои глаза.
— Да. Послушай, мне понятны твои опасения, но, поверь, Сеничкин не причастен к покушению на тебя.
— Как ты можешь быть в этом уверен?
Я оглянулся, поймал недоверчивый, настороженный взгляд Марты и, не имея других вариантов, признался:
— Он мой родной дядька. Брат отца… Я заменил ему сына… которого у него никогда не было. Он не предаст.
Обдумывая
— В таком случае… почему у вас с ним разные фамилии?
Я стиснул зубы, задетый ее недоверием даже больше, чем был готов самому себе в том признаться.
— Он не хотел иметь ничего общего с фамилией Коваль, и как только появилась такая возможность — взял фамилию жены, с которой позже развелся. Еще будут вопросы?
— Только один. Чем ему так не угодила фамилия предков?
Невольно нерв на моей щеке дернулся. Это была очень скользкая тема. У меня не было уверенности в том, что Марта готова услышать правду. Я не был уверен даже в том, что и сам готов произнести ее вслух.
— Я рассказывал тебе о… стиле жизни своего отца.
— Да…
— Он был садистом, да… Но я все чаще задумываюсь над тем, а был ли у него выбор? — Вскинув взгляд, я пристально наблюдал за реакцией Марты. — Видишь ли… для него, как оказалось, отношения такого рода были нормой. Так жили дед с бабкой и еще неизвестно сколько поколений до них… Мой отец пошел по той же дорожке. А его младший брат… избрал для себя иной путь.
— Как и ты, — взгляд Марты потяжелел и словно стал глубже.
— Да.
— Он… Скажи… Этот выбор сделал его счастливым?
Нерв на моей щеке задергался чуть сильнее.
— Нет, — просипел я. — Не сделал.
Марта кивнула, будто подводя черту под нашим разговором, открыла кран и принялась мыть посуду. Понимала ли она, скольких демонов раздразнила своими вопросами? Почему ее вообще заинтересовала эта нелегкая тема? Сбитый с толку, я вышел на улицу.
Этот выбор сделал его счастливым? Этот выбор сделал его счастливым… — пульсировало в моей голове. Нет! Нет! Нет!!! Этот выбор сделал его одиноким. Мучительно одиноким… и все! Я пнул толстый корень сосны, нарушающий идеальную гладкость садовой дорожки, и, грязно выругавшись, скрылся за дверями кузницы.
Разжигая горн, я заставил себя отбросить прочь все посторонние мысли и сосредоточиться на деле. Главный был прав в том, что задержание Вуича на территории другого государства могло обернуться для нас нежелательными сложностями. Экстрадиция — довольно запутанная штука. Никто не может дать гарантию, что его выдадут в конечном итоге. С этими европейцами вообще все непросто. Начни давить Вуич на то, что его преследуют по политическим мотивам — и все. Накрылся наш план. Выдача преступников — право государства, а не его обязанность. Да и не было у нас железобетонных доказательств его вины. Мы только надеялись их получить. И выходил какой-то замкнутый круг…