Культура и мир
Шрифт:
Пограничность восточносибирских городов была связана и с особенностью социального состава сибирского города. Как уже отмечалось выше, основными сословиями были мещане, военные, казаки, купцы и духовенство. Так, например, купечество г. Верхнеудинска во многом определяло общественную и культурную жизнь края. Вот как об этом отзывались сами современники: «Дворян здесь нет, чиновники же вообще люди без состояния, живущие одним жалованьем и кое-каким хозяйством, но господствующий класс есть купцы. Эти люди известны по их стремлению к богатству, к деньгам, а как маленький везде подражает большому, то и выходит, что общий характер здешних жителей есть купеческий» (Щукин 1990: 212). Другой современник говорил прямо – «сословия купцов составляло аристократию города».
К числу «пограничных»
Известно, что уже исторически казачество возникает и формируется в ситуации политического и религиозного пограничья. Эта особенность отразилась и на характере организации поселений казаков. Ю. М. Лотман разделяет по характеру расселения концентрическое и эксцентрическое расположение. Концентрическое поселение является воплощением центра государства и тяготеет к замкнутости, выделению из окружения, которое оценивается как враждебное. Эксцентрическое поселение олицетворяет то, что еще предстоит сделать своей землей, тяготеет к разомкнутости, открытости и культурным контактам (Лотман 2000: 321). С этой точки зрения, казачество эксцентрично. Территории, которые они обживали, требовали отсеивания и отфильтровки попавших на «дикие» территории. Закреплялись на новых землях только отчаянные, те, кому близка была по духу стихия пограничья. Поселения казаков там, где необходимы постоянные отражения вторжений, там, где необходимо экстремальное существование. Такова психология пограничья – быть собственно границей, и такова «логика» эксцентрического типа расселения. Отсюда, открытость к культурным контактам, двуязычию, культурным взаимовлияниям (Рыблова 2002: 3–24), т. е. то, что в целом отличало Забайкальское казачество от сибирского. Городовому казачеству Верхнеудинска приходилось быть одновременно и городским и сельским жителем, ведя свое небольшое крестьянское хозяйство в условиях города. Таким образом, к особенностям провинциального сибирского города мы можем отнести не только социальный состав населения, но и характер субкультур этих социальных общностей, который мы определили как пограничный.
Немаловажным фактором для развития отдаленной провинции, какой была Восточная Сибирь, стали дороги, как железные, так и трактовые. Они были единственным связующим звеном с центром России, способствовавшие притоку нового населения как по культурному и социальному показателю, так и по роду профессиональной деятельности, что сразу отразилось на социальной структуре провинциального сибирского города. Однако дореволюционные сибирские города даже после проведения железной дороги не стали промышленными центрами. В процессе формирования городов в XIX веке большую роль, чем промышленность, играла торговля, особенно оптовая, а в организации культурной и общественной жизни города – создании материальной базы учреждений образования, благоустройства, открытии библиотек, издании газет, проведении вечеров, спектаклей, концертов, балов-маскарадов (часто благотворительных) – ведущую роль играли чиновники и купцы.
К концу XIX века произошла значительная эволюция в представлении о провинциальном городе в России. Провинция уже не воспринималась как нечто экзотическое. Общественно-культурная среда провинциального сибирского города стала совокупностью факторов, которые определяют наполненность и многообразие сферы духовной жизни общества, его интеллектуально-нравственный и социально-активный потенциал.
Культурные начинания в сибирской провинции XIX века невелики. Они прежде всего связаны с развитием административно-управленческой инфраструктуры, традицией и организацией религиозной жизни восточносибирских городов, а также с процессом распространения книгопечатания и началом формирования сети духовных и светских учебных заведений. Состояние культурной среды сибирских городов определяет как распространение культурных
Для характеристики провинциальности представители русской художественной культуры (литературы, искусства, театра) использовалась проблема скуки, рожденной духом провинциальности. Она была органически важной при осознании психологических особенностей человека и условий его жизни. Нелепость провинциального бытия, нелепость, рожденная рутиной, неподвижностью, т. е. скукой – можно считать своего рода российским диагнозом. Отягощая бытие и лишая его высокого смысла, провинциальная скука предстает в русской классике как неотъемлемое и существенное явление русской жизни.
Уже лет двести как повелось: любой, приезжающий в русскую провинцию, чувствует себя едва ли не обездоленным. Во-первых, всё те же просторы, которые надо долго преодолевать, чтобы добраться до каких либо культурных центров (театр, учебное заведение, концерт и т. п.). Во-вторых – ритм жизни – вялый, медленный, болотисто затягивающий, подчиняющий себе, мирно убаюкивающий, усыпляющий… Жители этой провинции, если следовать логике М. Горького, вполне могут быть названы варварами… Опыт русской классической литературы показывает весь ужас провинциальной скуки, её мучительность для приезжих и умертвляющий для аборигенов. У скуки нет начала и конца, причины и следствия перепутаны, что может придавать жизни глобальную нелепость (Злотникова 2002: 8–14).
Русскую сибирскую провинцию можно характеризовать и как не комфортное культурное пространство. К её жителям традиционно относятся сельские жители, жители малых городов, жители областных центров (уездных городов). Именно они составляют ядро характеристики социокультурной среды русской провинции. К одной из характеристик провинциальной культуры относится и неспешный ритм жизни, о котором уже говорилось, отсутствие позы и похвальбы блестящими, но бесполезными знаниями у её носителей. Они очень осторожно относятся ко всем новшествам, нерасторопны, медлительны, однако провинциалы обладают высоким потенциалом для восполнения этих пробелов. Они самокритичны и не удовлетворены своим культурным уровнем и почти все размышляют о Боге.
Библиография
1. Hansten Souverirs d`un Voyage en Sibirie Trad. Par m-me Calban. Par. 1857. – P. 183–184.
2. Александров В. А. Заселение Сибири русскими в конце XVI–XVIII вв. // Русские старожилы Сибири. Историко-антропологический очерк / отв. ред. В. В. Бунак, И. М. Золотарева. – М., 1973.
3. Ахиезер А. История России: Критика исторического опыта. Т. II. Теория и методология. Словарь. – Новосибирск, 1998.
4. Бердяев Н. А. Судьба России (Опыты по психологии войны и национальности). – М., 1918.
5. Вернадский В. И. Биосфера. – М., 1967.
6. Гумилев Л. Н. Древние тюрки. – М., 1967.
7. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. – М., 1993.
8. Гумилев Л. Н. От Руси к России. Очерки этнической истории. – М., 1992.
9. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. – Л., 1990.
10. Гумилев Л. Н. Этносфера. История людей и история природы. – М., 1993.
11. Евдокимова Е. С. История основания и развития Баргузина в XVII – первой половине XIX вв. // Баргузин: страницы истории. (Материалы науч. – практич. конф., посвященной 350-летию со дня основания Баргузина). – Улан-Удэ, 1998.
12. Злотникова Т. С. Социокультурный портрет провинции глазами будущих культурологов // Ярославский педагогический вестник. – 2002. – № 3 (32).
13. Ключевский В. О. Сочинения в 8 томах. – М., 1956. Т. 1.
14. Козляков В. Н., Севастьянова А. А. Культурная среда провинциального города // Очерки русской культуры XIX века. Т. 1. Общественно-культурная среда. – М., 1998.
15. Кургузов В. Л. О понятии «культурное пространство» и проблема самоидентификации его регионального образа // Культурное пространство Восточной Сибири и Монголии. – Улан-Удэ, 2002.