Культура и мир

Сборник статей

Имеющая своим ценностным стержнем персоналистические принципы экологической этики, экологическая модернизация может быть определена как супериндустриализация, ориентированная на высокие технологии. Экологическая модернизация не противоречит росту экономики. Экономический рост может и должен быть синхронизирован с улучшением природных условий жизни личности. Рост экономики и рост экологического благосостояния выступают в качестве неотъемлемых свойств экологической модернизации. Эффективно проведенная экологическая модернизация обеспечивает синтез экологической и экономической рациональности. Бурно растущая экономика представляет собой спутник экологически эффективного капитализма.

Безусловно, для проведения экологической модернизации необходимо интенсивное взаимодействие государства, промышленности, науки, сил гражданского общества. Государство, предприятия, научное сообщество, различные силы гражданского общества (религиозные организации, экологические движения и др.) – акторы экологической модернизации. При этом именно государство выступает

в качестве ведущего актора. Обосновывая ведущую роль государства в процессе экологической модернизации, возможно апеллировать к творческому наследию С. Л. Франка – выдающегося представителя отечественного либерального консерватизма XX века. Мыслитель рассматривал роль государства в жизни гражданского общества как творчески-созидательную. Государство призвано к воплощению универсальных целей творческого характера. Ограниченность государства касается не целей государственной жизни, но путей и средств их реализации. Духовно-творческая деятельность государства предполагает органическую связь с гражданским обществом, его идейно-духовным фундаментом. Эта органическая связь питает государственную жизнь творческой энергией для активного общественного строительства. С позиции С. Л. Франка, государство призвано служить духовно-материальному развитию общества, черпая силы из его ценностных энергий.

В целях проведения экологической модернизации государство становится инициатором стратегического планирования, действий по структурным макроэкономическим изменениям, макроэкономической реструктуризации национальной экономики. Государство разрабатывает программу экологической политики, включает экологическую политику в цели развития страны. Экологическая политика представляет собой, во-первых, культурную политику – распространение национальных духовных ценностей, соответствующих экологической модернизации. В этом смысле экологическая модернизация неотделима от развития национальной культуры. Причем «облучению» экологическими ценностями, экологизации должны подвергаться и государственные институты. Во-вторых, экологическая политика подразумевает разработку механизмов профилактики конфликта между процессом охраны окружающей среды и бизнесом. Государство может и должно задавать вектор развития рыночной экономики в целях синхронизации экономического роста и улучшения окружающей среды. При этом речь не идет о командно-административном планировании. Речь идет об экономике, корректируемой правительством во имя преодоления непродуктивного краткосрочного использования природных ресурсов бизнесом. В-третьих, экологическая политика связана с поощрением развития новых промышленных технологий. В-четвертых, экологическая политика находит свое выражение и в эгалитарном распределении природных благ.

Предприятия частного бизнеса – негосударственные акторы экологической модернизации. Они обладают возможностью свободно развивать экологизацию промышленности, ориентироваться на увеличение эффективности производства в сочетании с минимализацией экологических рисков, превращение экономического процесса в процесс, свободно направленный на улучшение окружающей среды. Тем не менее, экологическая переориентация индустриального общества не может обойтись без определяющей роли государственного воздействия.

Экологическая модернизация может быть определена как трансформация индустриального общества на базе экологической этики посредством гипериндустриализации. Теории постиндустриального общества не нацелены на фиксирование ценностных трансформаций, задающих вектор развития модернизационных процессов, что делает проблематичным их использование недальновидными политическими элитами развивающихся стран, переоценивающими значимость технического фактора и недооценивающими важность ценностных изменений для развития техники. Основанием экологической модернизации выступают принципы экологической этики, определяющие необходимость перехода от экстенсивного к интенсивному природопользованию в границах индустриального общества. В границах персоналистической экологической этики возможно сформировать представление об экочеловеке. Экочеловек – творческая личность, активно преобразующая себя и природу посредством духовного подвига. Если использовать категории философии России, то речь идет о целостной личности – личности, органически сочетающей духовное производство и производство материальное, вертикали духовно-ценностного развития и горизонтали развития цивилизационного, созидание себя и преображение космоса. В целях проведения экологической модернизации государство становится инициатором стратегического планирования, действий по структурным макроэкономическим изменениям, разрабатывает программу экологической политики. Экологическая переориентация индустриального общества не может обойтись без определяющей роли государственного воздействия.

Библиография

1. Булгаков С. Н. Философия хозяйства // Булгаков С. Н. Соч.: в 2 т. – М., 1988.

2. Гайденко П. П. «Под знаком меры» (либеральный консерватизм П. Б. Струве) // Вопросы философии. – 1992. № 12.

3. Струве П. Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. – М., 1997.

4. Франк С. Л. Духовные основы общества // Духовные основы общества. – М.: Республика, 1992.

Н. А. Беркович. Русская идентичность: продолжение полемики современного западничества, антизападничества и евразийства

Соперничество «западничество-антизападничество»

в изменяющемся контексте идеологического спора происходило не только в XIX и XX вв., включая эмигрантские круги первой и последующей волн, оно получило новый импульс при обсуждении постсоветских реформ. При этом России противопоставлялись не только Запад как цивилизационная целостность, а Европа и отдельные европейские государства. Русская идея, русская ментальность или национальный характер, судьбы России в мировой истории были лейтмотивом в этой полемике. Современные российские антизападники, разумеется, не повторяют славянофильские и панславистские тексты. Конструируя образ Запада в современном глобализируемом мультикультурном мире, признавая его исключительную роль информационного, технологического лидера и высокий уровень жизни, они тем не менее характеризуют его как враждебного Другого (Малинова 2008: 245–246). Именно Запад посягает на русскую идентичность, именно он представляет собою часть глобального антироссийского заговора и только России предназначено стать последним оплотом сопротивления экспансии Запада (Дугин 2002: 3). Современные западники утверждают, что Запад и постзападная цивилизация должны быть взяты Россией, как страной запаздывающей модернизации за абсолютный образец, ибо другого Запада (!) у нас нет. Ориентация только на исключительно западные ценности вызвала резкую эмоциональную, но справедливую реплику В. Межуева «Русский западник XIX в. не подал бы руки нынешним западникам постсоветской выдержки. Не признал бы в нем своего единомышленника… они антиподы, противостоящие друг другу в своем отношении к России» (Межуев 1994: 15). В то же время русская идентичность конструируется не только в оппозиции к Западу, в еще большей степени общности к Европе, что предполагает в перспективе формирование множественной русско-европейской идентичности, но и к Евразии. Есть краткая, но многозначительная формула евразийской эволюции русской идеи: «от Евразии в России, к России в Евразии» (Цымбурский 2007).

Ментальности русского национализма

Националистические идеи просты, имеют высокий популистический потенциал, поскольку не требуют для своего понимания глубокой рефлексии и длительной интеллектуальной подготовки. Массовое сознание современной России характеризуется своей аморфностью и неотрефлексированным неразвитым историзмом сознания. В качестве базовой классификации выделяют обычно два вида русского национализма: национализм государственников, в котором различают также два национализма: гегемонистский (русский) и периферийный (нерусский), так называемый этнический национализм. Доминантой русского национализма как в дореволюционный, так и в советский и в постсоветский периоды российской истории было отношение к государству. Националистическая ментальность привычно заявляет о себе в таких ставших привычными расхожих фразах как «Россия – государство русского народа», в без необходимых в данном случае уместных оговорок выражении «объединяющая роль русского народа», а также в довольно распространенном некорректном делении всех российских народов как только на русские и нерусские. В противоположность имперской ментальности утверждается этнически мотивированный сепаратизм с заменой территориального принципа муниципальной власти этническим, что само по себе является конфликтогенным.

Как укрепление русской идентичности и реабилитации славянской идентичности в постперестроечный период возникает националистическое движение неоязычества, обусловленное поиском национальной дохристианской религии. Неоязычество декларирует свою совместимость с официальным православием, внутри которого имеются сильные националистические течения.

Русская идентичность: мигрантофобия и ксенофобские комплексы

Характерный дискурс исследования современной русской идентичности обусловлен ее оппозицией к мигрантам, чужакам, пришельцам. На постсоветском пространстве продолжает формироваться новая миграционная ситуация, в которой главными жертвами радикальных ксенофобских групп становятся мигранты. Мигрантофобия получает все больше распространение в современной России. Дополняются прежние и формируются новые ксенофобские конструкции, имеющие четко фиксированную этнополитическую и этнокультурную направленность: от бытового расизма и геополитических страхов до идеологического обоснования концепции жизненного пространства. Русская идентичность и в глубинном плане сама русская идея обоюдно оказались перед вызовом трех великих ксенофобий XXI в.: теории «мирового еврейского заговора», синдромов «желтой опасности» и «исламской угрозы», унаследованные от предшествующих десятилетий. «Мировой еврейский заговор» и пресловутый еврейский вопрос присущи русскому национализму в его различных идейных модификациях в зависимости от предпочтений этнополитической идентичности: в неоевразийстве, неославянофильстве, в православном национализме и, разумеется, в национал-большевизме и в неонацистских группах.

Русская этничность воспринимает китайскую миграцию как мирную экспансию, как пятую колонну, предвещающую зловещую этнотерриториальную угрозу. Любопытно, что в массовом сознании и в политических текстах обосновывается популистская конструкция, в которой «желтая опасность» предстает как порождение или часть якобы «мирового еврейского заговора».

Для адекватного конструирования русской идентичности названные этнофобии в принципе неприемлемы. Нужна продуманная длительная рационализация массовых этнофобий.