Культура и мир
Шрифт:
Из этой развернутой дефиниции отчетливо видны характерные доминанты культурологического мышления евразийцев: упор на идею системной целостности социально-исторической и географической сред и культурно-историческая колонизация человеческих обществ, распределенных во времени относительно одной и той же территории.
Выдвинутое евразийцами определение «месторазвития» отнюдь не являлось беспрецедентным. Оно в значительной степени согласуется с понятием «Lebensraum» (букв. «жизненное пространство»), введенным в науку немецким исследователем, антропогеографом и геополитиком Ф. Ратцелем, стоявшим у истоков зарождения таких направлений в науке как антропогеография и геополитика. Русский антропогеограф Л. Д. Синицкий так оценивал вклад Ф. Ратцеля в науку: «Ф. Ратцель, зоолог, географ, и этнограф, принципиально повлиявший на развитие
Именно Ф. Ратцелем и было впервые осмыслено взаимовлияние природы и культуры в темпоральном аспекте. Он, в частности, указывал на ошибочность трактовки отношений человека и географической среды как неизменных, качественно константных на всех этапах человеческой истории. Ратцель утверждал, что действует природный фактор, который опосредуется в своем влиянии на человека хозяйственным, экономическим и культурно-историческими условиями. Эти идеи Ратцеля были воспроизведены П. Н. Милюковым, и одновременно они составляли один из отправных пунктов евразийского дискурса. Так П. Н. Савицкий особенно высоко ценил мысль Ф. Ратцеля о взаимовлиянии географической среды и человеческой культуры, послужившую обоснованием специфического для евразийского умозрения учения о географическом детерминизме.
Огромный вклад в разработку проблемы обусловленности истории культуры географическим фактором внес Л. Н. Гумилев. Создавая свою концепцию, Л. Н. Гумилев анализировал прошлое этносов, которое непосредственно связано с окружающей средой обитания и их формирования. В своей последней работе «От Руси к России» он исследовал исторический путь России, исходя из особенностей ее географического положения и взаимодействия европейского и азиатского начал. Автор указал на очень важный параметр, который влияет на ход истории и процессы этногенеза. Речь идет о пространстве, которое он понимал как ландшафтное и этническое окружение. Именно оно и определяет формы хозяйства и уклада этноса, его возможности и перспективы развития. Но главное, подчеркивал Л. Н. Гумилев, пространство влияет на характер создаваемой культуры и этническое окружение: связи с соседями, которые будут либо дружеские, либо враждебные. И в свою очередь, повлияют на жизнь, формирующегося этноса. В своей теории этногенеза Гумилев последовательно доказывал глубочайшую связь характера, обычаев и культуры народа с геоландшафтом, «месторазвитием».
Разработанная евразийцами концепция эволюции России, основанная на понимании континентальности страны, уникальности и выгодности ее геополитического положения как «моста между Западом и Востоком», получила свое продолжение и на рубеже XX-XXI вв. Ученые и политики в современной ситуации ищут новые пути развития страны, предлагаемые ими идеи выхода страны из кризиса во многом созвучны идеям, которые были выдвинуты в начале века евразийцами. О перспективах освоения «большого северного пути» неоднократно высказывался академик Н. Моисеев, о роли России как связующего звена между Европой и Азией все чаще говорят современные российские ученые Е. Гильб, А. Дугин, А. Панарин и др.
Взаимоотношение человека с его «домом» – культурным ландшафтом, который он активно формирует и который, в свою очередь, оказывает воздействие на развитие человеческой культуры, относится к числу особенностей, определяющих, а точнее, моделирующих облик той или иной цивилизации, и следовательно – социокультурную карту мира в целом.
Библиография
1. Соловьев С. М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. 1. Т. 1–2. – М., 1988.
2. Ковальченко И. Д. и Дмитриева С. С. Предисловие //
3. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 1. – М., 1995.
4. Макушина А. В. Трибунского П. А. П. Н. Милюков: Труды и дни. (1859–1904). – Рязань, 2001.
5. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: в 3 т. Т. 1. – М., 1993.
6. Савицкий П. Н. Континент Евразия. – М., 1997.
7. Вернадский В. Т. Начертания русской истории. – СПб., 2000.
8. Синицкий Л. Д. Лекции по землеведению (антропогеографии) – М., 1915.
9. Ратцель Ф. Земля и жизнь. Сравнительное землеведение. Т. 1–2. – СПб., 1905.
Т. Ф. Ляпкина. Динамика геополитического освоения и культурного ландшафта Восточной Сибири
История Российской империи тесно связана с постоянно расширяющимся пространством во всех географических направлениях. Отсюда такой интерес к вопросу роли пространства в судьбе государства, истоки которого относятся к работам по истории России М. Ломоносова (1711–1765), Д. Менделеева (1834–1907), В. Семенова-Тян-Шанского (1870–1942), П. Савицкого (1895–1968), Н. Бердяева (1874–1948) и И. Ильина (1883–1954). Так, считая необъятные пространства России внутренним фактором судьбы русского народа, Н. А. Бердяев писал, что именно он и определил особенности духовного бытия русского человека (Бердяев 1918, 1990). Процесс «прирастания Сибирью» проходил сложно и имел специфический характер, отразившийся в военно-политических и экономических особенностях, но самое главное, отразившийся преимущественно в социокультурном развитии региона.
Рассмотрение прошлого России, с точки зрения геополитических процессов, предполагает выделение двух аспектов – пространственно-политического и духовно-идеологического. Перманентное расширение экологической ниши русским этносом можно отнести к уникальным фактам его истории, как отмечает А. С. Ахиезер, к «эксперименту мирового значения». Колонизация евразийских пространств является составной частью «Великих географических открытий» человечества. Русские осуществили миссию по введению огромных, крайне суровых природно-географических пространств в мировую историю (Ахиезер 1998: 67).
Существующий в науке евразийский подход к вопросу продвижения России на Восток приблизил понимание важной роли имперской формы управления обширными территориями и многочисленными народами их населяющими (Вернадский 1967, 1988; Гумилев 1967, 1990, 1992, 1993; и др.). В основе этой концепции – связь между социально-исторической средой и территорией, называемой «месторазвитием». Политологи выделяют три формы такого политического пространства – пространство как политическая предпосылка организации общества, пространство как цель политики и пространство как среда протекания политических процессов (И. Алексеева, В. Бабурин, А. Венгеров, И. Зеленева, И. Кефели, Б. Миронов, Н. Нарочницкая, В. Якунин, и др.). Освоение пространств Сибири и вхождение её в состав России является синтезом всех вышеперечисленных форм организации политического пространства.
В культурологических исследованиях часто задается один из актуальных и сложных вопросов – возможна ли сегодня «реставрация будущего» России? Эта проблема становится очевидной при обращении к анализу истории формирования национального мифа, который связан с идеей территориального расширения русского мира. Известно, что миф этот формировался на основе функционального конфликта двух государственных парадигм в отношении этого территориального расширения – империи и экспансии (Холмогоров 2006: 99–101). Е. Холмогоров считает, что до XX века эти парадигмы существовали, противостоя друг другу и одновременно дополняя. В XX веке приоритетные позиции приобрела имперская, которая приостановила экспансию, спонтанный колонизационный поток, на смену которым пришла практика переселения. Это, в свою очередь стимулировало народную деколонизацию, когда население стало покидать, в общем-то, освоенные пространства, что породило кризис освоения – «недоосвоенными остаются как её внутреннее пространство, так и его периферия» (Холмогоров 2006: 99). Эта публикация заставляет нас понять, что для того, чтобы строить будущее, необходимо вспомнить и понять прошлое. И это прошлое связано с началом вписывания огромных пространств Сибири и Дальнего Востока в единое пространство России.