Культура и мир
Шрифт:
Казалось бы, современная Россия уже не та, что была лет двадцать и даже десять тому назад. Сейчас Россия – член «большой восьмерки» и вроде бы вполне интегрировалась в «западный мир», но мало кто в Японии разделяет эту точку зрения. Главное, так не считают СМИ, власть которых над массовым сознанием трудно переоценить. Россия, казалось бы, сосед, редко фигурирует в ежедневных новостных передачах по японскому телевидению, но если и появляется, то это скорее будет сообщение об убийстве японского рыбака в российских территориальных водах, об утечке нефти из российского танкера, о российских шпионах в японских учреждениях. Именно такая информация востребована и хорошо продается. Тематические программы рассказывают чаще о подавлении свободы слова или авторитаризме
Конечно, схожая информация подается подобным же образом и в других странах, но в Японии она накладывается на существующие издавна отрицательные стереотипы и подкреплена вечным вопросом «северных территорий». Лишь немногие задумываются о том, что Россия становится нужной Японии – прежде всего экономически. Вероятно, рядовой японец не ощутит этого, пока в Токио не будет хотя бы столько же русских ресторанов, сколько французских и испанских, не говоря уже о китайских и итальянских, пока на каждом литре проданного бензина не будет стоять маркировка «сделано из российской нефти». Тогда японские СМИ, возможно, начнут моделировать иной образ нашей страны. Однако возможно и другое. Отрицательный образ России необходим японцам как фон, на котором лучше проступает собственная «хорошесть» и такой механизм просто необходим для нормального функционирования японского общества. Вместе с тем и сама Россия должна отказаться от упоения своей «особенной статью» и попробовать взглянуть на себя глазами обыкновенного жителя другой страны, хотя бы и Японии.
Исследователи образа Японии в России часто говорят о «японском мифе». Под этим термином обычно понимают тот образ Японии, который сложился в сознании русских в конце XIX – начале XX вв. и существенную часть которого составляет экзотизация Японии. В утрированном виде он может быть сведен к клише «страна самураев и гейш». Именно их изображения виднелись тут и там на рекламах, книжных иллюстрациях и открытках независимо от того, находились ли две страны в состоянии войны или мира.
Конкретное наполнение мифа менялось с течением времени, по мере изменения ситуации и в Японии, и в России. В начале XX века произошло повальное увлечение японским искусством и разными предметами японского быта, как-то веерами, ширмами, фарфором, что привело к появлению художественного течения под названием «Японизм». В советское время скоростные поезда, транзисторы и магнитофоны воспринимались как экзотика в силу убогости нашей собственной жизни. В 90-е гг. начался новый взрыв интереса и к традиционной и к современной японской культуре, на сей раз поддержанный японским правительством в качестве одного из главных направлений культурной дипломатии страны.
Особенно наглядно видно как происходит мифологизация Японии в России на примере увлечения российской молодежи японскими анимэ и манга. Распад Советского Союза привел к социальной дезориентации многих групп населения России, но особенно больно «ударил» по молодежи. Чувствуя себя дискомфортно в новой действительности, пронизанной погоней за прибылью и связанными с этим преступлениями и насилием, многие нашли спасительную для себя нишу в фантастическом мире японских анимэ и манга. При этом японская поп-культура привлекла российскую молодежь в первую очередь потому, что она удачно выражала такие же тревоги и страхи, испытываемые их сверстниками в Японии, и делала это через новые, неизвестные доселе художественные формы. Показательно, что путь к японской поп-культуре шел не через предшествующий интерес к Японии. Будущие отаку узнали о ней из общего потока информации, поступающей через Интернет, активными потребителями которого они являлись. Теперь большинство из них, как правило, интересуется Японией, считая ее «страной, где реализуется мечта». Но это, скорее, вымышленная и экзотичная Япония, существующая в их воображении. Популярность манга и анимэ мало способствует знакомству
Бывали, конечно, исключения и в отношении русских к Японии. Так, если во времена Русско-японской войны изображения тщедушных самураев на лубках не смогли мобилизовать русский народ на войну с врагом, находившимся в неведомом и далеком крае, то в 1930-е годы те же самураи уже прочно вошли в советский фольклор с полупрезрительной окраской – коварны, мол, они и жестоки, но будут нами биты. Сейчас меняющиеся реалии российской жизни наполнили этот образ новым содержанием; он ассоциируется скорее с чувством долга и высокими моральными обязательствами, свойственными военному сословию Японии. В них видится антитеза дикому российскому капитализму, который в сознании многих связан с мафией и преступлениями.
Все же устойчивая тенденция к экзотизации Японии в России «перевешивала» на протяжении большей части истории отношений между странами. Является она следствием не столько целенаправленных усилий японского правительства, сколько потребностью россиян в противопоставлении российской действительности некоего идеального общества. Можно сказать, что образ Японии – это одна из утопий, на которые так падко российское общественное сознание. Однако, вероятно, что при более близком знакомстве с японской реальностью любители «японского мифа» почувствуют разочарование или раздражение. Регламентированность и порядок в японском обществе, сдержанность и закрытость японцев в принципе не по нутру русским. Вместе с тем как показали опросы общественного мнения, проведенные в Петербурге и Владивостоке в 2004–2005 гг., то есть когда в России стали наблюдаться изменения жизни в лучшую сторону, восторженное отношение к Японии пошло на убыль. Теперь она воспринимается более прагматично – в плане экономической выгоды или технико-экономических удобств, которые сулит России развитие связей с дальневосточным соседом.
М. А. Корюкаева, Н. Е. Корюкаева. Взаимодействия русского и индийского менталитета в культурном пространстве на рубеже XIX–XX вв
В последние десятилетия XIX – начале XX вв. на передний план русско-индийских культурных связей наряду с наукой все более активно выдвигалась сфера художественной культуры. Особую роль в ознакомлении россиян с Индией сыграли русские художники А. Д. Салтыков (1806–1859) и В. В. Верещагин (1842–1904), посетившие Южноазиатский субконтинент. Их путевые зарисовки и картины открыли отечественному зрителю панораму жизни народов Индостана, но наряду с этим русские живописцы популяризировали российскую культуру в Индии. Бомбейская газета «Таймс оф Индиа», сообщая 14 января 1904 г. о трагической гибели В. В. Верещагина, напечатала статью «Благородный русский», в которой подчеркивалось, что Верещагин, подобно Толстому и Чехову, является самым популярным в Индии представителем русской культуры (Салтыков 1855: 176).
В. В. Верещагин вместе с супругой дважды посетил Индию: в 1874 1876 и 1882–1883 гг. Результатом этих путешествий явились 150 этюдов и зарисовок художника. На их основе он создал 36 картин, составивших знаменитую «индийскую серию» (О В. В. Верещагине см.: Верещагин 1883, 1894, 2001, 1981, 1982, 2001; Коничев 1956; Лебедев 1992). Главным ее содержанием являлась история «заграбастания Индии англичанами» (слова Верещагина). Все творения «индийской серии» представляли своеобразный жанр – историческое повествование, документированное с помощью кисти и красок.
Вершиной «индийской серии» Верещагина по праву считается полотно «Английская казнь в Индии», сюжет которой был связан с восстанием секты намдхари в Пенджабе. Это восстание произошло незадолго до первого посещения страны художником, и В. В. Верещагин имел возможность узнать непосредственно от очевидцев о жестокой расправе англичан с индийскими патриотами. В картине особенно ярко воплотилось свойственное Верещагину обостренное видение трагической участи угнетенных народов Индии, горячее сочувствие художника их ненависти к колонизаторам.