Культурист. Шахматы. Сфинкс
Шрифт:
В зарослях кукурузы геру Аполлону ответили кобры.
Они шипели, и шипение напоминало песню летнего дождя.
Мистер Болконский взвывал долго, бормотал, вскрикивал, сочинял заклинание сна.
Мы ничего не понимали, будто погрузились в скафандрах в джакузи.
Судя по недоуменным переглядываниям аборигенов, они тоже не расшифровывали слова нашего предводителя.
Несколько нагих девушек бросились к безумному сэру Аполлону, похожему на выдру:
– Прекрасный незнакомец
Не плачь, мы любим тебя!- Девушки пользовались несчастным случаем, чтобы получить от мусью Болконского автограф.
Но пляшущий толстяк остановил фанаток, ударял им кукурузной палкой по ногам:
– Никто, слышите меня, дочери кукурузы! Никто не посмеет восхищаться посторонними, пока я жив!
– Дяденька брызгал овсяными слюнями, опрыскивал растения и друзей!
Девушки упали и проклинали день (точно указали число, время и место событий), когда мистер Жакомо (имя толстого бегемотьего дяденьки) родился в кукурузе.
Я и Ядвига стали прозрачными, потому что дикари нас не замечали (или уже мысленно приготовили из нас котлеты по-барселонски).
В стене кукурузных воинов образовался широкий задний проход.
Наступила мёртвая тишина, её нарушал лишь хруст песка на зубах дона Аполлона.
Девушки на четвереньках отползли от Центра Вселенной (виконт Гарсия - Центр Мира!).
Листья на бедрах танцующего зашелестели зловеще, безысходно - так на кладбище ночью шелестит платьем дочка церковного сторожа.
Мужчина с лицом покорителя школьных столовых снайперски бросил в образовавшийся проход початок кукурузы.
Раздалось жалобное пронзительное, нечеловеческое, душераздирающее ворчание.
И на поляну вышла тонкая рыже-белая собачка чихуа.
Возраст её близился к десяти тысячам годам, потому что из шерсти на чихуа остался только клок седых волос на носу, а вместо глаз блестели фотоэлементы.
Люди и женщины стали разбегаться по норам, и оттуда выглядывали, блестели вазелиновыми лицами.
Карлик Яков на троне лихорадочно рыдал.
Собачка, вышедшая из джунглей, казалась Мировой скорбью.
Древнее тело почти прозрачное, призрачное.
– Собачка - не слишком кошмарная, почти живая!
– Я дрожала хрустально, и колокольчики ужаса звенели в моей голове. Руки-ноги отсохли на время ужаса.
– Нет ничего сверхъестественного ни во ставных золотых зубах, ни в огромном змеином хвосте, обгоревшем в огне древнего Мира.
Двигается она по-паровозному: шумит, кряхтит, вздыхает, выпускает газы - так умирает воздушный шарик.
– Она короче и мельче, чем обычная выставочная чихуа!
– Ядвига до боли сжала моё правое ухо (хотя обычно в минуты страха сжимают руку).
–
Дяденька своим безобразным танцем над доном Болконским вызвал Жучку из кукурузных зарослей.
Собачка пряталась от обидчиков, а для неё - даже мотылёк - враг.
– Яда присела на корточки (ухо! моё щипаное ухо отпустила, наконец-то), погладила пёсика по горному выступающему хребту.
Ласка не коснулась сознания древнего пса.
Он прошёл мимо нас с жалобным пищанием летучей мыши.
Я подбежала к костру, схватила кусок скворчащего кукурузного пирога и протянула бедному хилому животному:
– Мусеньки-пусеньки, животинка умирающая!
Кушай кукурузную дрянь! Ням-ням! Она не вкусная - по виду и по запаху, но полезная, заменяет дикарям Pedigree.
– РРРР! Ргав! Мерси-с!- собачка не верила своему счастью, потому что - судя по худобе - в последнее время питалась только воздухом.
Проглотила подаяние, сытно рыгнула - так у нас в школьной столовой мальчики развлекаются рыганием во время обеда.
После царского пира собака преобразилась в боевого пса пехоты.
Из раскрытой выздоровевшей пасти высунулся янтарный язык.
Тело мигом обросло тигриной шерстью.
Клыки превратились в сабли.
В животе её угрожающе тикали часы атомной бомбы.
Чихуа задрала заднюю ногу над нашим несравненным пэром Аполлоном и справила малую нужду ему на грудь.
– Собачка художественно писает! Умилительно! Животик барабанный облегчила!
– В восторге я подпрыгнула, и в полете - по-турнирному - ударилась грудью в грудь Яды.
Мы упали бомбочками рядом с описанным сэром Аполлоном, и хохотали на втором ржущим дыхании.
Чихуа исполнила свой собачий долг: покушала и облегчила животик, ушла в кукурузные дебри.
Экскурсовод мусью Болконский неожиданно легко поднялся (собачья моча ударила ему в голову?).
Плечи обвисли, на спине вырос на миг горб, а в глазах нашего поводыря мелькало безумие культуриста.
– Опозорен ли я? В древнем Шумере жители выходили на площади и ждали - кому на голову накакает гигантская слоноподобная ворона.
Обкаканного сразу сажали на трон и объявляли царём Шумера!
Я покрылся холодным потом из могилы.
Если собачку прировняю к вороне, то я - царь!
В том случае, если пёс - не ворона, и даже не курица, то я - осмеян, оболган и унижен его отвратительным действием - обсикал меня.
– Униженный (но не побеждённый) барон Гарсия цепко, по-рыболовному, схватил крючком руки лодыжку танцующего умирающего толстяка: - Виконт дикарь!