«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
— Мы должны возглавить боевые отряды маленьких застрельщиков революции! — кричали репродукторы. — Мы, хунвэйбины, — главная сила культурной революции, носители и пропагандисты идей председателя Мао! Лучшие из лучших должны возглавить дружины школьников. Мы поведем их на революционные операции!
Гром аплодисментов, и оратор сменился. Четкий, деловой голос начал критическое выступление.
— Товарищи работают не покладая рук, а результаты все еще невелики. В чем дело? Что нам мешает? Я скажу прямо — саботаж революционного дела! У нас снова подняли голову консерваторы. Товарищи, саботирует
Поднялся дикий рев. Кто ревел «за», а кто и «против». После вынужденной паузы оратор продолжал:
— Я докажу! Я всем докажу! Что говорят сегодняшние монархисты? Вот что они говорят: мол, революционные операции — дело военное, его должны возглавлять знающие люди, и назначают во главе групп командиров народного ополчения. Но что знают эти дерьмовые командиры?
Снова рев.
— Во главе должны стоять люди с революционным опытом! — надрывался оратор. — Если человек безжалостен к врагам председателя Мао, если у него заслуги перед культурной революцией, он и в десять лет может командовать, а не то что в двадцать!
Из репродуктора понеслись хрипы, крики и стоны. Я понял, что в президиуме собрания началась стычка с рукоприкладством. Наэлектризованная толпа рычала, как дикий зверь.
— Товарищи хунвэйбины! — истошно провизжал кто-то фальцетом в микрофон. — Долой авторитеты! Да здравствует самый, самый, самый революционный красный авторитет — горячо любимый председатель Мао!
Голова моя гудела, как котел. Обессиленный, я бросился на кровать и включил транзистор. Москва передавала репортаж о футбольном матче. Веселый, азартный голос комментатора сразу же вселил уверенность в завтрашнем дне. Родина дышала спокойно, ее спокойствие передалось и мне.
Опять новость. Наш Педагогический университет переименован в Университет революционного воспитания. Правда, новое название пока еще не получило окончательного утверждения в высших инстанциях, но такая надпись налеплена на прежнюю табличку у входа. С хунвэйбинами соприкасаюсь ежедневно, хочу я этого или нет. Город для меня пока открыт. «Революционные операции» красных охранников развивались у меня на глазах. Но в самом университете их активность значительно ослабла в последнее время: не хватало сил действовать на два фронта.
Уже несколько дней чувствовалось, что центр движения «культурной революции» перемещается к нашему посольству. Я часто бывал там. Как-то мне позвонили из посольства и сообщили, что приезжает группа туристов из Москвы, в том числе и знакомые мне китаисты. Я с радостью отправился на вокзал встречать их. Туда же поехали и сотрудники посольства.
Середина просторной площади перед новым пекинским вокзалом обычно пуста, только полицейский стоит на каменном круге, регулируя движение больше для декорума. Прохожие огибают площадь по краям, там же останавливается и троллейбус. Сойдя с него, я сразу понял: здесь что-то происходит. Вокзальная публика обычно спешит с деловым видом, а сейчас все замерли на тротуарах. Оглянувшись, я увидел, что трое хунвэйбинов, схватив юношу с пышной шевелюрой, быстрым шагом ведут его по площади к полицейскому. Вокруг
Подойдя к кругу, где стоял полицейский, один из хунвэйбинов поднялся на каменный постамент и грубо столкнул с него полицейского. Отлетев в сторону, тот даже не пытался протестовать, а послушно отступил подальше. Тем временем хунвэйбины втащили юношу на каменный круг и бросили на колени. Двое держали его за вывернутые назад руки, а третий поставил ногу на шею и стал мерными движениями бить его лицом о камень. По камню расползалось кровавое пятно. Публика безмолвно наблюдала за этой бесчеловечно жестокой сценой. Весь передернувшись, я быстро вошел в здание вокзала.
На платформе, куда прибывали международные поезда, небольшая группа иностранцев обменивалась новостями. Подошел пхеньянский поезд. Мы встретили московских туристов, бодрых, веселых. Получив приветы от друзей и знакомых, поболтав о новостях, мы передали наших туристов на попечение гидов китайского «Интуриста», а сами поехали в советское посольство.
— Что у вас там происходит? — спросил я товарищей из посольства.
— Сам увидишь!
Собственно, пока было известно, что хунвэйбины хотят переименовать улицу, на которой находится наше посольство. Казалось бы, что особенного? Пусть себе называется «Антиревизионистской улицей». Сойдя в начале улицы, мы втроем не спеша направились к зданию посольства, читая заголовки дацзыбао, налепленных на стены домов и глухие каменные заборы.
У одного из моих спутников был с собой фотоаппарат, и он фотографировал дацзыбао. На пустынной улице в жаркий час сразу же, откуда ни возьмись, возникла толпа. Какой-то подросток-школьник, но еще без красной повязки, увидев фотоаппарат в руках у иностранца, встал у стены и загородил собой дацзыбао.
Но тут вмешался какой-то пожилой человек в добротном штатском платье.
— Отойди, пусть снимают! Пропаганда культурной революции — дело хорошее!
Школьник послушался и отошел в сторону.
Сначала я прочел длинную дацзыбао, написанную учащимися женской средней школы. Они требовали переименовать улицу. Хунвэйбины вузов вывешивали в поддержку школьников свои дацзыбао. Они писали: «хорошая революционная инициатива», «замечательный почин», «одобряем и поддерживаем» — и были совсем неагрессивны. Но когда мы прочитали дацзыбао студентов Пекинского института китайской медицины, то невольно закралась мысль, что готовится нечто более значительное, чем демонстрация в связи с переименованием улицы, ибо не случайно этот разухабистый листок призывал к «кровавой мести». Я переписал весь заключительный абзац текста:
«Советские ревизионисты! Довольно! Довольно! Довольно! Новые обиды и старая ненависть — все запечатлелось в наших сердцах, ни за сто, ни за тысячу, ни за десять тысяч лет мы не забудем, не забудем, не забудем! Мы отплатим за обиды! Сейчас мы не мстим, потому что время не настало, но придет час, и за все отомстим! Когда настанет наш день, мы сдерем с вас кожу, вытянем ваши жилы, сожжем трупы и развеем прах!» Подписано: Пекинский институт китайской медицины, Лю Чжун, Чжан Кай-сюань и еще две неразборчивые фамилии.