«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
В царстве хунвэйбинов свои законы. Демонстрация «революционного» энтузиазма стала обязательной для всех. Студенты не стеснялись походя оскорблять не только осужденных с белыми нагрудными знаками, но и просто прохожих. Даже меня часто останавливали на улицах города, бесцеремонно разглядывая надпись на моем университетском значке. Такой значок носили все студенты; а они составляли ударную силу массового движения, и не удивительно, что этот значок давал мне большую свободу в передвижении по городу.
В Педагогическом университете положение было иным: меня здесь знали в лицо. С одной
Но и в проявлениях ненависти недостатка не было. Когда я проходил, головы демонстративно отворачивались, но к этому легко привыкнуть. И вообще, если тебя сторонятся как прокаженного, это еще полбеды; хуже, когда неприязнь выражается активно. «Революционеры», увидев меня, презрительно сплевывали; наконец, однажды они обнаглели и стали подходить один за другим, чтобы вызывающе плевать мне под ноги.
Я не придумал ничего лучшего, как посоветоваться с Ма. Он был горд своей причастностью к хунвэйбинам и поставил в своем отряде вопрос обо мне. Через несколько дней он сообщил, что хунвэйбины решили лично меня не трогать. Решение оказалось эффективным, и плевки в университете прекратились раз и навсегда. В сентябре меня донимали только, когда я пешком шел в советское посольство, да и то в коротком переулке перед воротами. Я стал просить в посольстве машину для поездок туда, и мне пошли навстречу.
В то же время дружеское расположение многих китайцев я продолжал чувствовать и в самые черные дни «культурной революции». Одно из проявлений добрых чувств меня поразило. Мы, советские стажеры, ехали компанией в переполненном автобусе и, естественно, много говорили по-русски между собой, возбужденно и весело, потому что встречались не так уж часто. Вдруг я услыхал за спиной всхлипывания. Обернувшись, вижу старую китаянку, утирающую слезы. Ей, оказывается, в свое время довелось пожить в СССР, да и позднее она не раз работала вместе с нашими специалистами в Китае.
— Вы мне напомнили о прежней жизни, — говорила она мне тихо. — А сейчас здесь такое творится — не хочешь, а заплачешь…
В сентябре я не раз встречал в университетских аллеях Вана, бывшего заместителя заведующего канцелярией по работе с иностранными студентами. Его арест в июне произошел у меня на глазах. Теперь он бродил молча и отчужденно. Высокий и подтянутый человек с типично военной выправкой, Ван за месяцы «культурной революции» ссутулился и поник, его лицо посерело от скудной пищи и унижений, глаза потухли, здоровье ослабло от побоев, он кашлял. Я один здоровался с ним, как будто ничего не случилось, и, по-моему, это его трогало.
Вана трое суток продержали перед толпой на стадионе, избивая и заставляя склонять голову. На помосте он вел себя с покорной отрешенностью и потому спасся от худшего. Единственным человеком, кто с ним решался дружески общаться, была его прежняя начальница, заведующая канцелярией Чжао. Ее тоже сместили, и она появлялась в коридорах канцелярии очень редко. С ней обошлись мягче, может быть, потому, что при первом же выводе на помост она упала в обморок и с сердечным приступом попала в больницу. «Рабочая комиссия» в июле успела снять с них обоих позорные нагрудные
«Революционеры» почитали за долг непрерывно показывать, что за людей осужденных не считают. Оскорбления при выдаче пищи, с чем я столкнулся однажды, были ежедневным правилом. Для осужденных существовала единая, кем-то хорошо продуманная система мероприятий, участие в которых поглощало все их время. Если же почему-либо их день был свободен, из них составлялись трудкоманды.
При осуждении все схваченные проходили через митинги позора на стадионе со всеми последствиями, то есть побоями, издевательствами и судилищами. Затем их деятельность становилась регулярной: они участвовали в «выставках», «операх» и «вождении».
О «вождении» осужденных по университету я уже рассказывал. В августе хунвэйбины гоняли осужденных по улицам города, а самых видных из них, «черных бандитов», возили на конфискованных грузовиках, чтобы побольше народу могло посмотреть на них. Украшенные лозунгами и транспарантами машины наполнялись орущими хунвэйбинами. Осужденного ставили впереди у кабины шофера, ему выкручивали руки за спину, заставляя сгибаться и били по шее, чтобы он «склонял голову перед массами». Иногда заставляли поднимать над головой надпись с перечислением «преступлений перед культурной революцией». Так поступали чаще с видными партийными работниками.
Наиболее распространенной процедурой являлись «выставки». Людей выстраивали в аллее или на стадионе, и все желающие могли глазеть на них. Хунвэйбины, приходившие для обмена опытом «культурной революции», дефилировали мимо живых людей, а местные активисты, специально выделенные университетским комитетом «культурной революции», с указками в руках играли роль экскурсоводов. Тыкая палочкой в осужденных, они рассказывали их биографию и «преступления». За спинами «выставленных» прохаживались на всякий случай конвоиры, которые бдительно следили, чтобы никто не стоял с поднятой головой. Иногда для вящего эффекта осужденных заставляли декламировать нараспев рассказ о собственных «преступлениях».
По вечерам на специальном помосте около студенческой столовой хунвэйбины организовывали «оперы». В этом случае осужденных выводили перед своими же хунвэйбинами. Ведущий активист обращался к ним с вопросом, что нового они усвоили и осознали за последние дни благодаря милосердию хунвэйбинов, «охраняющих их собачью жизнь от гнева масс». Осужденные были обязаны отвечать по одному, громким голосом выкрикивая выученные ими цитаты Мао Цзэ-дуна и покаяния в своих прежних поступках, противоречащих «идеям» Мао. Если ответ не удовлетворял собравшихся хунвэйбинов, осужденному грозило избиение до потери сознания, причем отправка в больницу была наилучшим исходом. Прямая угроза убийства разнузданной толпой, привыкшей к безнаказанному насилию, заставляла людей на эстраде голосить что было силы; но даже в лучших случаях «опера» сопровождалась публичным оплевыванием, бранью, пинками и ударами. Из задних рядов в беззащитных бросали камнями.