Культурное наследие

САНЕК протискивался по битком набитой электричке, слушая возмущения, кого-то тесня, с кем-то меняясь местами, волоча большую, набитую шмотками и жратвой сумку. Электричка в середине девяностых, стала самым модным транспортом. Дёшево и сердито. Перекупщики, студенты, военные, интеллигенты, бичи, жульё, ханыги, карманники, босота и т.д и т.п,в общем, кого хочешь? Все куда-то прут. На автобусе дорого, такси вообще стало для нормальных недоступным. Нормальными, Санёк считал всех, кто ездил на электричках. Потому, что те, которые ездят в персональных "Волгах", разве они нормальные? Может ли поехать человек на государственной машине, заправленной государственным бензином, с личным шофёром и двумя жлобами-телохранителями, зная, что в электричке давятся,

задыхаясь от запахов перегара, лука из мешков, который везут перекупщики, кислого творога, кислой капусты, апельсинов, человеческого пота, дыма сигарет, анаши и ещё черти чего. Нормальный, наверное, отказался бы, видя эту нищету и убожество, от охраны и тачки. Хотя, всё в порядке, Санек ничего плохого в этом не находил. Жизнь она и есть жизнь, она для него прекрасна, какая бы она ни была. И где можно увидеть и услышать то, что ты видишь и слышишь здесь? Играют в карты, ругают правительство, матерятся в дело и без дела, объясняются в любви, пьют, закусывают, храпят, рассказывают новости вероятные и невероятные, читают газеты, рассказывают анекдоты, уговаривают женщин, которых можно не уговаривая, прямо в этой толкучке, стоя, и никто не поймёт, и не заметит, потому что селёдкам в бочке гораздо свободней, чем в наших электричках 90-х. Вот через всё это, Санёк пробирался к выходу. Он, кажется, делал невозможное. Но оказывается это где-то невозможно, а у нас это обыденно, естественно и ничего страшного, если что-то треснуло, или хрустнуло и вылезли, облитые кефиром и вымазанные в губной помаде. В тамбуре, а Санёк уже был здесь, он увидел однокурсника, с которым жил в общаге в одной комнате.

– Здорово Санёк!

– О, Воха, привет!

ВОВКА выше среднего, роста,23 летний брюнет, коротко стриженный, под ёжик, красивый он или нет непонятно, но девчата на него выпадали на глушняк.

– Как дела студент?

Вовка расталкивал пассажиров. Кто-то матерился, кто-то говорил, что сам выходит. Электричка остановилась, и кошмар остался позади. А впереди свежий воздух, несколько станционных домиков, асфальтированная тропинка через поле, около полутора километров прямо к колледжу.

– Ну как дела?

– Та заколебался, папашка на сессию не хотел отпускать. Мой отъезд для него кранты. Всё хозяйство оставить на него, а хозяйство-сам знаешь. Так я ему там такое втирал, что здесь всё обязательно, что за пропуск занятий выгонят, что лекции обязательно посещать, в общем, всё на умняке.

– А ты как?

– Да так же самое, правда я впрямь на умняке, ты ведь знаешь.

А дома без меня хватает, кому управляться.

Дорожка проходила по пустырю, мимо виноградника, мимо красивого с бетонированными берегами водохранилища, между зданий учебного корпуса и общагой, выходила в центр студенческого городка. Красивая площадь с памятником вечно живого, с протянутой на запад рукой, окружённого голубыми елями. Весь городок просто своеобразный прекрасный парк, попадая в который, ощущаешь блаженство. Особенно когда безлюдно и тихо. Везде идеальная чистота, которая как-то не вяжется со всеобщей грязью городов, некогда гордящихся своей чистотой и элегантностью. Одно слово Крым. А здесь чистота, как и в застойные времена.

Всех студентов удивлял этот порядок, который они всячески старались развалить, разрушить, сравнять со временем неразберихи. Но колледж, каким-то чудом, какой-то силой привычки держался скромно и элегантно, как обедневший дворянин, старался старое содержать в таком порядке, что бы оно всегда казалось новым и держать себя всегда с честью и достоинством истинного дворянина. Дорожки асфальтированы, аллеи стрижены, деревья величавы, редкостная бумажка может оказаться на клумбе, но её время не долго. Неизвестно кем, как и когда она убирается.

Получив

у коменданта ключи, Вовка с Саньком ввалились в комнату, поставили на пол свои баулы и попадали на койки.

– Ух и жарища, пока допрёшь от электрички, загнёшься.

Вовка достал сигареты.

– Санёк, можно здесь?

Он всегда спрашивал у Санька можно ли курить, и закуривал, не обращая внимания на возражения. Санёк иногда соглашался, но чаще ругался. Он не курил вообще и не пил уже четыре года. Санёк считал, что в комнате курить нельзя и пьянствовать тоже. Можно только иногда, когда на это есть причина. Вовка считал, что на это есть причина постоянно и поэтому курил. Санёк убеждал, что в комнате должно быть убрано и чисто, шмотки в гардеробе, книги в тумбочке. Стол должен быть занят только во время еды, едой, а во время занятий книгами и тетрадями. Койки должны быть заправлены. Но, увы, Вовка так не считал, и поэтому стол потихоньку загромождался посудой и хаваниной. На тумбочках появлялись самодельные пепельницы, сигареты и спички. За тумбочкой пустые бутылки. Санёк поначалу ругался, а потом подумал.

А кто его знает, как оно должно быть? Но всё равно продолжал борьбу за порядок, который исчезал с огромной быстротой. Вовка тоже хотел порядка, но ему хотелось и отдыха. Вырвавшись из дома, где всё контролировал строгий отец, а мать приходилось слушаться, потому что она больная. Он был здесь свободен, а свобода в том и заключалась, курить, где хочу, выпить когда хочу, не убирать, потому, что не хочу и конечно женщины, чем больше-тем лучше,23 есть 23,нечему удивляться.

– Классно! Отдых! Санёк, полтора месяца кайфа, всё по боку! Дома кошмар! Работа и добыча. Пятеро поросят, две коровы, утки, гуси, куры, огород и прикидываешь, всё на мне! Папашка совсем оборзел, забил на всё кроме работы и баб, а мне вертись, спать некогда. Жена, дочка малая. Он глубоко затянулся и в блаженстве откинулся на подушку.

– Мне легче, у меня внуки, как у тебя дети и на тестя оставлять всё запросто можно. Ты конспекты написал?

– Санёк, ты чё, как приехал с прошлой сессии, как бросил книги с тетрадями, так только вчера еле нашёл.

– Ну, ты даёшь! Что, вообще ничего?

– Ноль полный.

А как же...

– Всё Санёк, прекращай, завязывай про учёбу, пошли по общаге прошвырнёмся, глянем, кто из бабья приехал.

– Можно прошвырнуться, только давай разберёмся.

– Оно тебе надо? Успеем.

В это время на другой электричке точь-точь такой же, только ехавшей минут на десять, пятнадцать позже, ехала ЛАРИСА.

– И куда это все прут, какого хрена им дома не сидится? А вы куда всперлись, я, вас, что везти нанялась!?

Она была всем возмущена.

Ну мне понятно, думала она учеба, а эта старая дура, ей в могилу, а она тачку такую загрузила, что Шварцнегеру не уволокти. А этот козел старый.

– Молодой человек не дышите перегаром.

– Как ты разговариваешь с женщиной!?

– Какая я тебе сука!?

Парень был не рад, что тронул эту невысокую, полную женщину лет 35, с пышными до плеч, русыми волосами.

Лариса была довольна, что она в центре внимания. Ей очень нравилось, когда внимание выпадало на нее. Она привлекала его своим шумом.

– Так граждане, мне скоро выходить! Громко оповещала она.