Кумуш-Тау — алые снега
Шрифт:
— Ты будешь «подушка для булавок».
И еще травку потеребил. Эта была вся белесая и блестела, как рыбья чешуя. И говорит:
— А ты — «серебряный лист».
Потом он вытащил из кармана спички. Я думал: закурит. А он совсем уже непонятную штуку отчудил: зажег и к своему «мохнатусу» потянул огонек. И... я чуть не ахнул! Едва удержался.
Над растением заплясало бледно-голубое пламя. Как будто газовую горелку зажгли. А листья сами не горели.
Пламя точно вздохнуло на ветру и погасло. Человек сказал:
— Эфиронос. Очень
Я уже совсем ничего не понимал и поэтому стало скучно. А странный дядька вдруг взглянул на часы и хлопнул себя по затылку:
— Ого! Пора идти за Гэлькой!
Он встал, сладко потянулся, сделал руками «Раз-два!» и зашагал в глубь участка.
У меня под ухом в кустах что-то зашевелилось. Я вздрогнул.
— Тё-тё-тё!
Фу ты, птаха какая-то хвостиком вильнула. «Тё-тё-тё!» — передразнил я ее. И пошел делать новые открытия.
Я ходил и ходил, а наши все не встречались. Оказывается, сад действительно большой. Недаром — всемирно известный.
А какие тут были местечки, чтобы прятаться! Или играть, например, во вьетнамских партизан — нападать из непроходимых зарослей! Я пожалел, что никого из ребят тут нет. Вообще, одному стало скучно. Хоть бы познакомиться с кем!
Я даже обрадовался, когда увидел девчонку. Она сидела возле бассейна. Очень интересный был бассейн — как большая лестница, а каждая ее ступенька — каменная яма с водой, и вода тихонечко переливается на следующую ступеньку. В воде росли кувшинки с темными кожаными листьями и еще какие-то водяные растения, а между их стеблей задумчиво плавали золотые рыбки.
Мне очень захотелось поговорить об этих рыбках, и я сел рядом с девчонкой на каменный барьер. Конечно, если бы тут был кто-нибудь еще, я и не подумал бы с ней заговаривать. Вообще-то я не против девчонок. С Майкой Самохваловой даже дружу. Но этой было всего лет семь или восемь. Она была худая, с тонкими ногами, и голову держала немножко набок. А главное — одета, как стиляга. Сарафан такой расписной, и очки от солнца — узенькие, без оправы. Из-за этих очков она была похожа на стрекозу.
Когда я сел рядом, девчонка совсем уже свесила голову на плечо и сверкнула на меня своими стрекозьими темно-зелеными стеклышками, как будто ожидала, чего я скажу. Я и сказал:
— Ты что, заблудилась?
Она говорит:
— Нет, я садовая.
Голос у нее был такой тоненький, но не визгливый, как у других девчонок. Он был какой-то прозрачный, будто бы заговорила эта вода в бассейне.
Я спрашиваю:
— Что значит — садовая? Разве в саду живут?
И засмеялся. Она так рассудительно отвечает, будто взрослая:
— Конечно, живут. Научные работники — тут работают и живут.
Я еще пуще рассмеялся:
— Ух ты, какой научный работник!
А она сморщилась и подергала носом. Ну, в точности, будто кролик. И говорит с
— Фу, какой бестолковый мальчик. У научных работников тоже бывают дети.
Я живенько сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Спрашиваю, как ни в чем не бывало:
— А что это за деревья?
Она даже не запнулась. Посыпала, как трещетка:
— Это магнолия японская. А напротив — крупноцветная. У нее цветок — вот такой!
И показала руками — как будто большую тарелку. Важно так, вроде она сама такие цветы делает. Это просто удивительно, чем только девчонки не важничают. Я знал одну — она все гордилась, что коленки часто расшибает.
Я говорю:
— А по мне, хоть бы вовсе цветов не было. Что в них проку? Вот бамбук, еще куда ни шло, на удилища годится. Таких вот рыбок ловить, как здесь.
Девчонка вроде удивилась. Закачала своими стеклышками:
— Где — здесь?
— Ну где, в воде.
Она опустила руку в воду, поплескала пальцами.
— Тут растет кувшинка розовая. И тростник, и камыш. И еще папирус. А какие же рыбки?
Я рассердился. Еще бестолковым обозвала меня, а сама? И говорю:
— По-вашему, по-девчачьи — золотые. А на самом деле — просто оранжевые. Караси, одним словом.
Она еще нашла, что спросить:
— А что такое — оранжевое?
Я говорю:
— Вот сейчас предъявлю тебе, и сама увидишь. Плещи-ка водой в мою сторону! Да не так, а как будто гребешь!
Она послушалась. И что вы думаете, подогнала рыбку, а я ее ухватил! Ладонь под бок корабликом подвел и вытащил с водой вместе.
— Держи, говорю, научная работница!
Руки у нее маленькие, в двух сразу только рыбку удержать. Выплеснул я карасика ей в ладони, он как затрепыхается, а девчонка как запищит:
— Ой, ой, она живая!
Вот смешнячка! Я говорю:
— А ты что думала — тебе в бассейн соленую запустят?
Но она так радостно смеялась, и головой мотала, и тряслась над этой рыбехой, — мне и то стало весело. И вдруг над самой головой прогудели басом:
— Что тут такое?
Кто, вы думаете? Тот самый непонятный гражданин, что возился с травой на огороженном участке. Весь расхмуренный. Ну, ясно. Сейчас начнет: «Если каждый будет вылавливать по рыбке...» Будь я один, только бы он меня и видел. А девчонка весело так на него очки выставила, словно и не боится. Я скорее у нее рыбку перехватил и бормочу:
— Погуляла и ладно, пора домой!
И булькнул ее в воду. Ругай теперь!
А человек на меня и не взглянул.
— Гэля! — говорит хмурым голосом. — Сколько раз тебе повторять: нельзя одной. Ты же знаешь: мама волнуется!
— Ну и зря, — заявляет девчонка преспокойно. — Я уже эту дорожку наизусть знаю: вот так, и так, и так... А вы все не пускаете!
Ну, он ее — за руку, и поволок за собой! Далеко уже отошли, вдруг она оборачивается:
— Мальчик! Спасибо за рыбку!
Вот чудачка! Как будто я ей подарил карасика.