Кумуш-Тау — алые снега
Шрифт:
— И я вот еще что скажу. Кончилось мое терпенье, все нервы измочалил ваш сыночек. Предупреждаю: иду за участковым. Какая от него выйдет резолюция...
Голова исчезла. Скрылась и змея — соседка несла ее в далеко отставленной руке, зажав угольными щипцами.
Тут уж было не до мытья. Авдотья Петровна вышла во двор. За домом — сараи, деревья. А над забором — вечная картина — рядком торчат любопытные носы. И разговоры обычные:
— Спорим: меня змея укусит, а я не умру! Стяну то место шнурком — и порядок!
— Да, а знаешь, как тянуть
От таких слов у Авдотьи Петровны сердце закатилось в неизвестные области. Едва выговорила:
— Димку моего не видали?
Мальчишки, на всякий случай, дробью ссыпались на соседний двор. Один успел пискнуть:
— Димка с Викой к мяснику побежали! У них сорокопут голодный!
Мать, едва накинув платок, устремилась к базару. Мало им змей, еще сорокопута придумали. Надо же!
Происшествие было чрезвычайное.
Не какое-нибудь заурядное разбитие стекол посредством рогатки. Змеи — на вверенном участке! Анвар Сахибаев шагал, все набавляя ходу. Пострадавшая гражданка семенила рядом, нанизывала все новые и новые трагические подробности. Вещественное доказательство — змея, зажатая щипцами, — едва пошевеливала хвостом.
Анвар Сахибаев торжественно, как жезлом, указал пальцем:
— Здесь?
— Тут, самое оно, змеиное гнездо!
На заднем дворе вошедшим представилось зрелище красочное и неожиданное. Возвышаясь над полохливой толпой мальчишек, словно бык, затесавшийся в овечье стадо, стоял почтенный Музафар-ака, рубщик мяса, ни в чем предосудительном до сих пор не замеченный... С широкой, точно тесак, его ладони склевывала мясные обрезки серая, кривоносая птица. Клевала — и вертелась, кланялась, верещала отчаянно. А бритоголовая, с облупленными носами публика подсвистывала, подщелкивала, изливалась восторженно:
— Во, птица!
— Гляди, хищная!
И вдруг раздалось сверху, с забора, пронзительное «Атас!»
Мелкий народец брызнул врассыпную. Перед участковым осталось четверо: побагровевший от неловкости мясник и трое мальчишек, лет по тринадцати-четырнадцати, все крепко сбитые, подкопченные загаром.
Почтенный Музафар объяснял смущенно:
— Просят, просят мяса, думаю — кому? Пошел посмотрел...
— Передайте птицу по принадлежности, — суховато прервал его участковый.
Сорокопута принял один из мальчишек. Музафар-ака, хмыкая и почесывая затылок, удалился. Жалобщица поспешила внести ясность:
— Этот, с птицей, — Лямин, Димкой зовут. С родителями тут проживает. У кого веснушек погуще — Антошка, фамилию не знаю, приходящий он. А вот тот — Витька Петров, через два дома живут. Хуже всех, коновод!
Синие глаза коновода смотрели не робко, прямо. Руки за спину заложены, нос поднят независимо:
— А что случилось, вообще-то говоря?
— Боже, он меня до белого кипения доведет! — Женщина дернула за рукав милиционера. — Вы вон куда взгляните!
Тут только рассмотрел Сахибаев, что стоят они все очень близко от края обширной
— Твои?
— Наши! — прозвучало в три голоса.
— Зачем людей пугаете? Вон, жалуются! — Сахибаев кивнул на гражданку со щипцами. Мальчишки заговорили наперебой:
— Да не должны они выползать! Вон, на краю ямы, козырьки же приделаны!
— Уходим, сеткой накрываем!
— Мы же всегда начеку! Ну... как зайцы!
— Конечно, бывают случайности, но это же — раз в десять лет!
— Я и раз в десять лет не желаю видеть очкастую змею у себя под подушкой! — успела вставить соседка.
— Во-первых, не очкастая, а очковая. А во-вторых, какая она очковая? Она же вовсе желтопуз! — высказался Вика Петров, неуловимо быстрым движением перехватил щипцы, освободил полузадушенную змею и лихо, как щеголь — кашне, набросил ее себе на шею.
— Вот! Она же совершенно безобидная! Что мы, враги себе — ядовитых держать?
Маневр его имел неожиданное следствие: жалобщица пронзительно взвизгнула, почему-то три раза перекрутилась вокруг самой себя, и, клокоча, точно перекипевший самовар, со скоростью ракеты вынеслась за ворота.
Тут участковый доказал, что не зря о нем говорят: «Сам не велик, а голос — как выстрел!» Разговор он повел на басах и круто:
— Ну, вот что: даю срок — двадцать четыре часа! Змей — куда хотите, яму — засыпать! Усвоено?
Ребята молчали, упершись взглядами в землю. Склоненные их головы явно выражали несогласие. Сахибаев заговорил помягче, вразумляя:
— Птица у вас? Пожалуйста! Кроликов разводите, ежей... А змей — почему? У нас, узбеков, говорят: «Суть змеи — яд, отпустить ее — преступно, убить ее — похвально!»
Вика поднял подбородок, глянул исподлобья. У Сахибаева — черные усы хмурой скобкой, взор — жесткий. А все-таки в глубине глаз что-то такое... Та соседка, «Мадам Желтопуз», как он уже окрестил про себя всклокоченную даму, никогда так не смотрит... И, неожиданно для самого себя, мальчик спросил:
— А хотите, расскажу вам, почему со змеями возимся? Это ведь целая история.
— Три целых истории, — уточнил Димка-Дракон.
Сахибаев огляделся. Скамейка-самоделка на горбылях, там, в тени большого тутовника, показалась приманчивой в этот знойный июльский полдень.
— Ну, хоп, сядем, потолкуем. А безобразия на вверенном мне участке не допущу все равно...
Уселись. И Вика, самый смелый, первый начал свою историю. Назвать ее можно было так:
Конечно, каждому свой отец хорош, а у меня все-таки особенный. Другого, его лет, в выходной день на веревке из дому не выведешь, как засядет в преферанс или там — спать после обеда... Кто с отцом вместе работает, почти все такие — толстые. А мой — рисковый, отчаянный, на подъем легкий. Все окрестности города исходил, излазил.