Купчиха
Шрифт:
Мало нашлось бы на свете того, что Мельхиор ненавидел больше, чем женский плач. Ненавидел и боялся. Это всегда было оружие направленное против него и вместо жалости оно всегда вызывало злость и раздражение. Но сейчас Мельхиор сам готов был зарыдать вместе с любимой. Перед ним тихо плакало жестокое материнское горе, которое Виола не позволяла себе показывать. Он понял, что она так сидит и плачет уже давно, значит, не может успокоиться несмотря на усталость. Не зная, как помочь, он подвинулся поближе, обнял Виолу за плечи и прижал к себе.
К его удивлению, она не отодвинулась, не попыталась освободиться,
— Спи, моя радость, усни. Не надо плакать, завтра всё изменится, всё будет хорошо. А тебе надо спать, набираться сил. Спи, моя радость, усни. И не плачь.
Он бы спел ей колыбельную, но знал всего лишь три слова и понятия не имел о мелодии, зато его уговоры подействовали как заклинание. Не прошло и пяти минут, как слёзы высохли илицо женщины стало спокойным, хоть и не повеселело. Затем глаза закрылись и Виола заснула, свернувшись калачиком на коленях Мельхиора будто котёнок.
Он уложил её поудобнее, укрыл потеплее, но когда хотел уйти, то увидел, что она, не просыпаясь, высунула руку из-под одеяла и вцепилась в полу его куртки. Ну что ж, если для её спокойствия он должен ночевать рядом, значит, так и будет! Ничего, что все его постельные принадлежности остались в другой палатке. Под пологом тепла им вдвоём будет не холодно. А если завтра кто-то, не будем называть имена, станет возбухать по этому поводу… Мельхиор найдёт слова, чтобы поставить наглеца на место.
Глава 15
Раньше всех проснулся Теодор. Он встал, проверил лошадей, которые мирно паслись у ограды, и отправился к тому месту, где можно было умыться. По дороге решил проверить, как там Вилечка, и заглянул в палатку. То, что он там увидел, удивило и обрадовало. Девочка спала в объятьях Мельхиора.
Всё было более чем пристойно: полностью одетый, хоть и босой маг обнимал кулёк из одеяла, в котором мирно посапывала Виола, прижавшись щекой к его груди, скрытой под жилетом и рубашкой. Идиллическая картина. Если бы Тео застал на месте Мельхиора Ульриха, это бы ему понравилось значительно меньше.
Графёнок как был, так и остался для него грузом, заданием, которое он чуть не провалил. Все его личные качества прошли мимо Тео. Редкостный красавчик? Студент-отличник? Милый, добродушный, искренний парень? Всего этого недостаточно, чтобы Вилечка была с ним счастлива. Отец Эди? Тем более. Если бы был достойным человеком, то за эти годы нашёлся бы и уже занял своё место в семье.
Теодор скрывал от самого себя, что во многом неприятие Ульриха таилось в его глубинной неприязни к сильным мира сего. От них можно брать заказы, на них можно работать, но близкие отношения с такими — увольте! Ни они никогда не будут считать тебя равным и достойным, ни ты их.
Мага же он в душе уже принял в качестве зятя. А что? Взрослый, серьёзный человек, умный, порядочный и Виолу любит. Обычные доводы, которыми оправдывались папаши, сплавившие своих дочерей за дядек намного их старше. Тео инстинктивно чувствовал, что тут есть что-то ещё, что-то сверх привычной
Он не хотел будить Виолу сейчас, хотя ему было, что ей сказать и показать. Он и вскочил в такую рань только потому, что ночью к нему прилетел листочек магической почты с несколькими строчками, начертанными аккуратным почерком его жены. В темноте он не смог прочесть письмо, но одно то, что Регина его написала, говорило само за себя: она уже настолько хорошо себя чувствует, что Лисимах разрешил ей сесть за стол. Именно с этим радостным известием он спешил к дочери, хотел прочитать вместе с ней. Но раз у девочки наконец все начало складываться с Мельхиором, письмо Регины может и подождать. Всё равно там внутри нет ничего действительно важного.
Не читая, он мог сказать, о чём пишет жена. Уверяет, что с ней всё хорошо, ругает себя и обвиняет по всём случившимся, а в конце спрашивает, как идут у них дела. Но слова роли не играли, важно было лишь то, что написано это собственноручно.
Задумавшись, он не сразу опустил полог палатки и луч света, прорвавшись поверх его плеча, разбудил мага. Мельхиор открыл глаза, оценил обстановку и осторожно переложил Виолу, стараясь не разбудить. Напрасные предосторожности: она вчера так нарыдалась, что, выплакав горе, сейчас спала как убитая. Маг поправил одеяло на любимой, поднялся и, сделав Теодору знак, быстро вышел за ним из палатки.
— Не надо её будить, — шепнул он, — Виола вчера так устала и так долго не могла заснуть, что сон ей просто необходим.
О том, как она плакала, он решил не сообщать даже отцу, но Теодор понял и так. Именно поэтому он вчера ушёл спать к лошадям: надо было дать девочке побыть одной. А раз парню пришлось её утешать, как иначе объяснить то, что они спали в обнимку, значит, ей было гораздо хуже, чем она показывала. Тео никогда не видел Вилькиных слёз, но подозревал, что она иногда плачет, только из гордости никому это не показывает. Если ревела при маге, выходит, доверяет ему. Для таких, как она, это дорогого стоит.
Они отошли от палатки подальше и снова стали обсуждать то, о чём говорили вчера: стоит ли Мельхиору идти в город, а если да, то как это сделать с минимальным риском. На их голоса вылез Ули. У него за ночь появились кое-какие идеи и он поспешил их обнародовать.
— Надо, чтобы они подумали: ты прибыл из Бармана или Биона, как захочешь, в одиночку. Значит, стража тебя должна увидеть там, где мы вчера скрывались. Если ты говоришь про Барман, то появиться в этом месте следует после обеда, часа в три. Из ближайшей деревни ты туда раньше добраться не можешь. А если собираешься остановиться на Бионе, то время такого значения не имеет.
Значит, Бион, решил про себя Мельхиор, а Ули с жаром продолжал:
— Перед полуднем будет уже достоверно. Потом шпорь лошадь и ты вскоре доедешь до ворот. А там уже дело за твоей фантазией. Только не останавливайся в трактире гильдии наёмников, я тебя умоляю!
— Это почему? — недоверчиво переспросил Тео.
— Там ужасно кормят. После того как вы с Виолой расправились с тамошним трактирщиком, кормёжка стала просто ужасной. Все стражники, которые раньше туда заходили, перебрались в другие места.