Купель дьявола

Платова Виктория Евгеньевна

Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.

— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.

— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?

— Да. Это касается картины.

— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от меня?

— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно случайно попала в частную коллекцию. Она является

национальным достоянием. Я не могу принять ее.

— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…

— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.

— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом, подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать, жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..

— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть картину. Законной владелице.

— Картина останется у вас.

Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу. Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?

— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…

— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…

Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..

Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.

— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?

— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.

— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…

Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.

— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…

— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.

— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.

— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..

…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь

иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…

Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.

— Вы прилетите в Голландию, Катрин?

— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.

— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.

— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.

— Это касается “Всадников”, Катрин?

— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.

— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть… charming [22] Лаврентию.

…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась: сентябрь выдался прохладным.

22

Очаровательному (англ.)

— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнул Лавруха.

— Мог бы поехать со мной.

— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура. Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кисти незабвенного Рериха Николая Константиновича.

— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?

— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал — вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” в сумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!

— Ладно тебе…

Уже перед самым выходом из квартиры меня остановил телефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.

— Катька, это я! Дома тебя не застать…

Жека.

Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и не удосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титов умер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки, искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии были неполадки.

— Ты откуда? — спросила я.

— Из дом…..егодня только вернулись…

— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, ты пропадаешь все время.

— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…

Треск и шипение становились невыносимыми.

— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.

— Зачем?

— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…

— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…