Куплю Рога родному мужу
Шрифт:
48
48
Три месяца спустя.
Поземка стелилась под ноги, разгоняя снежную пыль по серой, местами выдолбленной брусчатке. Узкие тропки были идеально вычищены, поэтому первых семь квадратов, отмеченных на карте, я прошёл легко. За поворотом третий ряд, четвёртое место слева. Металлических прутьев совершенно не видно из-за обилия искусственных цветов, и только чёрный памятник с изображением юной девушки
К Наташе за все три месяца я появился впервые лишь только сегодня. Если бы не её мать, то и не вспомнил бы. Ни оттого, что не знал, когда будет дата, а просто потому, что сам потерялся во времени. Пил беспробудно, срывая злость на знакомых и близких людях. И даже с отцом, с которым всегда был предельно вежлив и осторожен в словах, разругался.
Но сообщение в телефоне о том, что в четверг уже три месяца со дня кончины — выбило дух.
Валентина Андреевна пригласила к себе домой, для самых близких собирала поминальный обед. Отказаться я не имел никакого морального права. И так забыл обо всем, упиваясь своим горем и злостью.
Кое-как привёл квартиру в порядок. Позвонил знакомой медсестре, попросил прокапать. Ещё три дня пытался прийти в себя, а сегодня, наконец, добрался сюда, как и обещал.
— Привет, Наташка, — голос сорвался.
Как здороваться, если её больше нет? О чем говорить?
Закрыл глаза, вдохнул морозный воздух и прошептал то единственное, что вертелось на языке:
— Прости…
Готов был просить ещё и еще, только толку. Всё это — и слова, и цветы, и украшенные надгробия — нужно нам, живым. А им, уснувшим вечным сном, теперь уже все равно.
В груди полоснуло ножом от обиды. Потому что о второй могиле я совсем ничего не знал. Кто и когда занимался похоронами? Понятия не имел. В тот страшный день, когда узнал о Женьке, все же позвонил Смирнову, но тот, словно впопыхах, резко ответил, что все уже сделано, тело захоронено и нечего об этом теперь вспоминать. Бросил трубку, словно точку поставил. Жирную, непререкаемую. Разделил все на до и после…
И если до всего этого я хотя бы чувствовал злость, ненависть и даже любовь, то после осталась лишь выжженная дыра.
Тихие шаги за спиной заставили вздрогнуть. Я обернулся и встретился с практически бесцветным, но все таким же понимающим и добрым взглядом.
— Пришел? — с лёгкой бранцой вопросила Валентина Андреевна.
— Пришел.
— Ну, здравствуй, тогда, что ли, — робко улыбнулась она.
— Здравствуй.
Она протянула руки, я вынул свои из карманов пальто и крепко её обнял.
— За тобой ведь пришла, второй раз оборачиваюсь, — прошептала она. — Я у Наташеньки с утра
Я пожал плечами и показал на подмерзающий букет алых роз.
— Ясно , — по-своему расценила мой молчаливый ответ она и протянула руку к калитке. А потом одним лёгким привычным движением закрыла её на защелку. — Пойдём, я сегодня сама за рулём. Доедем к нам, посидим, пообедаем. Девочку нашу помянем. Да и ты расскажешь, как поживаешь.
Оглянувшись на улыбающийся портрет, мысленно извинился и, подхватив Валентину Андреевну под руку, направился с ней к выходу.
Уже через час мы сидели на маленькой кухонке за обеденным столом. Вопреки моим ожиданиям, вдвоём.
— Все, кто хотел помянуть, уже с утра приходили, — пояснила она. — А Василь Петрович мой отдыхать любит после обеда, сердце у него слабое. Так что мы с тобой потихоньку посидим, поболтаем.
Стол ломился от угощений, только мне кусок в горло не лез. Валентина Андреевна налила тарелку горячей домашней лапши.
— На, похлебай! Легче станет. Может, рюмочку? — Я отрицательно мотнул головой. И без того тошно. А она продолжила: — Ну и хорошо, ну и ладно.
Я ел, а она украдкой на меня поглядывала.
— Осунулся ты совсем. Пропал. Где тот красивый парень, которого я знала, а, Дениска?
Пожал плечами. Отложил ложку, не доесть…
— Нет его уже, Валентина Андреевна.
— Эх, молодёжь, — досадливо махнула рукой. — На меня посмотри. Разве это не я?
— Вы! — отвечаю удивлённо. Но чувствую, куда ведёт разговор.
— А я, Дениска, себя уже два раза похоронила. После аварии дочери и вот с ней же, три месяца назад. А жизнь идёт. Сколько бог дал, все вынесу. А ты, мужик, взял и сдался.
Выдохнул судорожно. Ну что ей ответить?
— Горе у тебя. Да не про то, что Наташу похоронили. Знаю, что не успел ты к ней прикипеть. И вот там на похоронах не о Наташе плакал. Расскажешь, может?
Я устало мотнул головой.
— Не стоит, Валентина Андреевна. В прошлом все.
Рассказывать матери моей жены о том, что у меня, получается, была любовница? Сюр какой-то.
Только нет, не любовница Женька. Не лепилось к ней это слово, жгло раскаленными углями наболевшее сердце.
— А ты знаешь, он ведь позавчера приходил, — добавляет взволнованно тёща.
— Кто? — поднимаю глаза и пытаюсь уловить нить разговора.
— Ну из полиции этот, как его, Смирнов. Который по Наташиному делу нам помогал. Это ведь он на похоронах был, точно помню!
— Приходил? Зачем?!
— Говорит, хотел успокоить, что дело движется. Накажут виновных. Не отвертятся эти выродки. Сроки огромные им светят. Но после таких статей живыми оттуда никто не выходит. Я уж готова была руки ему целовать. Слава Богу, что суд над ними свершился!