Курган. Дилогия
Шрифт:
– Было. Мерзко. Рассматривали меня. Я думал, чудится.
– Ничего не чудится. То же самое я на берегу чувствовал. То же самое, – повторил Прозор. – Верно Любомысл молвил – серебро нас спасло. Слышал, как на бойнице одна тварь на серебро наткнулась и заверещала? Боятся они его. Для них оно – гибель. И то серебро, что мы хворым подвесили, этих тварей и повыгоняло из тел. Я куны потрогал: они горячие, жар от них идет – будто их только отлили. Да вот только жаль – не сразу наши обереги помогли – успели лихоманки у троих душу высосать. Будить никого не будем – пусть отдохнут. Проснутся – все увидят. Я заметил, лихоманки
– Почему ты думаешь, что это лихоманки ?
– Почему, почему! – усмехнулся Прозор. – Ты вот меня послушай: думаю, теперь тебе все равно не уснуть, ну и чтоб не скучно было, расскажу, что я в детстве про это слышал.
Теперь уж Милован точно не мог сомкнуть глаз, держа в руках снаряженный лук и зачарованно слушая Прозора. Тот вполголоса рассказывал ему о дочерях Мораны-Смерти все, что когда-то ему довелось слышать от деревенского знахаря – отца Беляны.
Добромилу снился Пес… Он был большой – гораздо больше самого крупного волка, которого мальчик видел этой зимой. И шерсть на дивном звере совсем не серая – как на волках, а цвета пожухлой осенней травы с легкими буровато–серыми подпалинами.
Сначала Добромил увидел маленькое бурое пятнышко на небосводе, усыпанном необычно чистыми и яркими звездами. Пятнышко стремительно близилась, росло и приобретало очертания. Пес несся к нему огромными прыжками, прямо сквозь звезды! И вот, к мальчику, умерив бег, а потом вообще перейдя на неспешный осторожный шаг, степенно подходил чудный зверь… На его шее зверя темноватым багровым огнем горели большие самоцветные камни.
Пес несколько раз вильнул изогнутым пушистым хвостом, и уселся перед Добромилом. Глядя на мальчика, чуть склонил голову набок – рассматривая его. Потом Пес заулыбался всей пастью: его черные губы бережно прикрывали огромные белые клыки – ведь всем известно, что если скалишь зубы – то задумал недоброе…
«Ты хотел знать, кто такие Псы? – услышал Добромил. – Так вот, смотри – я один из них…
– Можно я тебя потрогаю? – спросил Добромил. – Не бойся – я не сделаю тебе неприятно…»
Пес упал на спину и, в восторге заболтав в воздухе всеми лапами, хохотал:
«Мне?! Неприятно?! Добромил! Маленький! Знай, что псы и люди самые–самые стародавние друзья! Лошади, и те пришли к вам позже нас. А уж про кошек я вообще не говорю! Жаль, что когда-то нам пришлось уйти… Мы любим людей, особенно детей, а они любят нас…
– Ты не уйдешь? – спросил Добромил. – Мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями…».
Вместо ответа Пес вильнул хвостом, опять уселся и протянул Добромилу мощную, толщиной с руку взрослого мужчины, переднюю лапу. Он улыбался…
4 нападение нежити
Так и не удалось замкнувшимся в башне дружинникам безмятежно и без препон дождаться утра. Жуть, ударившая вечером по маленькому отряду, и играючи, походя, забравшая несколько жизней, была лишь началом, всполохом чего-то темного и зловещего: принадлежащего иному миру. В ночь весеннего равноденствия дремавшее под покровом древнего болота неведомое зло вздохнуло и пробудилось. А толстые стены башни оказались ненадежной защитой.
Тяжелые ставни, что наглухо запирали бойницы со стороны реки, вдруг враз вышиб страшный, гулкий удар извне. Казалось, по башне одновременно ударило множество камнеметных устройств и мощных
Первыми пострадали бойницы. Тяжелые крепкие ставни, сделанные из дубовых брусьев, прогудев над спящими людьми, с грохотом ударились о противоположенную стену и разлетелись в щепу.
Вбитые в щели длинные кованые крюки, на которых крепились запоры ставен, оказались вырваны с корнем. Теперь на их месте зияли глубокие выбоины. Из краев бойниц кое-где вылетели камни.
В ослепшие бойницы с гулом и закладывающим уши непонятным свистом в помещение ворвался стылый воздух. Кружащим вихрем пройдясь по ярусу он, на своем пути смёл и расшвырял лавки с лежащими на них людьми. Ударившись о кладку печи, вихрь затих, будто впитался в нее.
В давным-давно протопленной печи неожиданно вспыхнул огонь, хотя гореть в ней просто-напросто нечему. В печи осталась лишь горстка теплого пепла. Но сквозь заслонку прорывались жаркие гудящие языки пламени. Наверно бог Земного Огня, обитающий в каждом очаге, боролся с подступающей тьмой. Светильники на стенах ослепительно вспыхнули и разом погасли.
Спросонья люди не соображали: что надо делать, куда хорониться. Никто из дружинников ни с чем подобным еще не сталкивался… Да и бежать, в общем-то, некуда, и оставаться на ногах не стоит: снаружи слышится непонятный звук – далекий гул перемежаемый суховатым треском. Он походил на шум катящихся в прибое камней.
А затем в бойницы с тяжким воем влетело несколько замшелых валунов. Ударившись о стены, они раскололись на множество осколков. По помещению заскакали обломки камней. Людям оставалось только сжаться, прилипнуть к полу. Ведь любой из этих камней запросто покалечит или убьет.
Пока Милован беззвучно разевал рот, тараща ошалевшие глаза на выставленные бойницы, Прозор, схватив молодого увальня за пояс, как пушинку отшвырнул его к стене, к бойницам, по которым пришелся удар.
Стукнувшись о камни, Милован зашипел и тихо ругнулся. Но парень сообразил, что надо вжаться и застыть у стены. Там вряд ли его зацепят валуны.
Прозор огромным прыжком махнул к Добромилу. Резко схватил мальчика и метнулся под выбитые бойницы к Миловану. Прыжок вышел славный – дальний, вровень с полом. Оба тела стремительно летели над каменными плитами, чудом не касаясь их. Как это вышло, Прозор даже потом не понял – просто иногда ему удавалось делать небывалые вещи. Возможно, помогало то, что когда-то он видел, как расцветает папоротник. А может и другое: в лесу выживает тот, кто сильней и ловчей. Ведь в любом поединке помимо отваги требуется проворство. А венды, сызмалу живущие в необъятном лесу и сроднившиеся с ним, много переняли от лесного зверя.
Со стороны казалось, будто к мальчику метнулась большая тень, накрыла его, и Добромил исчез.
Снова раздался гул и сухой треск. В бойницы влетело несколько валунов. По помещению снова заплясали обломки.
Прозор, телом прикрывая Добромила, лежал у стены, сцепив на затылке руки. Осколок очередного булыжника ударил его в спину. Прозор только прошипел что-то сквозь зубы – скорее от неожиданности, чем от боли.
Остальные, со сна не такие проворные, как Прозор, застыли прикрывая головы руками.