Курильская обойма
Шрифт:
– Это провокация, – прохрипел тот.
– Если вам удобно придерживаться такой точки зрения, пожалуйста. Но имейте в виду: если вы выполните некоторые наши условия, мы обещаем, что нигде и никогда эта запись не прозвучит.
Посол долго молчал, глядя в сторону.
– О каких условиях идет речь? – наконец сказал он.
– О, сущие пустяки. Вашей стороне это ровно ничего не будет стоить.
Головин повернулся к Полевому, кивнул.
– Во-первых, – отрывисто заговорил Полевой, – вы должны письменно заверить нас, что подводные взрывы в районе острова
Во-вторых, все претензии японской стороны в международных судах и правовых организациях о возврате Курил и Сахалина снимаются на неопределенное время.
В-третьих, господин Ибука обязан передать нам записи разговоров депутата Демидова и генерал-лейтенанта Стрельникова.
В-четвертых, мы оставляем за собой право самостоятельно обезвредить группу Одзаки и поступить с ней так, как сочтем нужным. Это все.
– Вот видите, – развел руками Головин. – Я же говорил, это пустяки. Не так ли, господин посол?
– Мы не можем давать письменные обязательства подобного рода, – выдавил тот.
Но в голосе его должной твердости уже не слышалось, да и откуда ей было взяться.
– Еще как можете, – вдруг оставив благодушный тон, отчеканил Головин. – И не надо торговаться, господин посол, вы не в тех условиях.
Посол обреченно посмотрел на двух здоровенных мужиков, сидевших напротив него. Ну почему этим русским так везет? Заветная мечта была рядом, и вот – полный провал. Придется уступить им по всем пунктам.
Что скажут в Токио?!
Охотское море
Где-то громко лязгнуло железо о железо. Наташа вздрогнула. Идут за ней? Или это только гремит какой-то механизм?
Она не знала, ни где находится, ни какое сейчас время суток, ни что с ней будет дальше. Впрочем, о последнем она догадывалась. Все эти перемещения не могли закончиться не чем иным, как смертью.
После того как Роман бежал, оставив ее одну, отношение к ней резко ухудшилось. Сначала ее зачем-то обыскали, затем подвергли длительному допросу, пытаясь установить имя сбежавшего. Она мужественно стояла на том, что, кроме имени, ничего о своем знакомом не знает. В принципе, она на самом деле знала о Романе очень мало, но даже то, что было ей известно, весьма помогло бы в розыске. Она могла бы дать более точное описание его лица при составлении фоторобота, а также рассказать о шрамах на его теле. Но она стояла на том, что ей ничего не известно, – и, поорав во все горло, от нее отстали.
Но ненадолго. Ночью ей надели мешок на голову и куда-то повезли. Сначала на вертолете, затем на каком-то судне. Сопровождающие ее люди были крайне скупы на слова. Общались междометиями, она не могла понять, куда и зачем ее везут. Было страшно, она ничего не видела, ее крепко держали чужие руки, бесцеремонно толкая то в одном, то в другом направлении. Когда она попробовала возмутиться, ей без слов надавили за ушами, да так, что она едва не потеряла сознание от боли. После этого она предпочитала молчать, послушно подчиняясь
Но все-таки прислушиваться она не переставала. И без труда поняла, что ее перевели с одного судна на другое. Когда различила несколько слов на японском, сомнения отпали. Ее отдали в руки японцев.
Не снимая мешка с головы, новые тюремщики завели ее в трюм и посадили в один из отсеков. Мешок сняли. Дали попить и поесть. Японцы от нее не скрывались. Да и чего им было бояться? Из этой железной каморки, запаянной в днище судна, она сбежать не могла. И Роман, которого она не теряла надежды дождаться, сюда не доберется. Ему бы самому уйти от погони.
Через несколько часов после того как она оказалась на яхте, ее навестила Сэй. Наташа дремала и не слышала, как отворилась дверь переборки. Открыла глаза, что-то почуяв во сне, – и обмерла. Японка сидела перед ней на корточках, разглядывала с леденящей улыбочкой. В свете тусклого фонаря ее глаза странно блестели, ноздри короткого носа трепетали. Наверное, так каннибал разглядывает жертву, предназначенную для съедения.
Наташу трудно было напугать, особенно женщине, но тут она почувствовала, как от этого неподвижного взгляда, и в особенности улыбочки, ее охватывает ужас.
– Что тебе надо? – спросила она, стараясь говорить как можно тверже.
Японка не отвечала, лишь слегка шевельнулась, как хищное животное перед прыжком. Наташа заметила в ее руке узкий клинок, похолодела. Вспомнилась угроза Сэй, сказанная в пещере. Что задумала эта психопатка? Зачем пришла сюда с ножом в руках? Руки у Наташи были связаны за спиной, об оказании сопротивления не могло быть и речи. Если только брыкаться до последнего. Но что эти брыкания перед стальным клинком? Уметь бы бить так, как бил Роман. Но он где-то далеко, бросил ее, движимый чувством долга, и вот теперь она одна отдувается за свою непостижимую глупость.
– Как тебя зовут? – прошептала японка.
От ее шепота у Наташи зашевелились волосы.
– Наташа, – громко сказала она. – А тебя?
Японка усмехнулась, тускло блеснуло лезвие ножа.
– Сэй, – не то шепот, не то свист.
– Красивое имя, – кивнула Наташа. – Вот и познакомились. Давно пора. Нам, девчонкам, надо держаться вместе.
Сэй молчала, с прежней людоедской улыбкой глядя на нее.
«Только не молчи, – сказала себе Наташа, – говори с этой сумасшедшей».
– Послушай, Сэй. Я не понимаю, зачем вы со мной столько возитесь. Мне нет дела до ваших игр. Ссадите меня на берег, и я о вас тут же забуду.
Молчание. Жуткая улыбочка. Блеск ножа.
– У тебя милый кулончик, – сказала Наташа, имея в виду висящую на шее Сэй фигурку человека, вырезанную с большим искусством из моржового клыка. – Это что, нэцкэ? Не дашь поносить?
Внезапно Сэй в одну секунду схватила ее за волосы, рывком свалила на пол и села на нее верхом. Наташа почувствовала, как ее клещами сдавливают жесткие колени, и забилась в тщетных попытках высвободиться.
Сэй низко склонилась над ней, щекоча лицо свисшими прямыми прядями.