Курлышка
Шрифт:
— Какой парень! — восхищался папа, когда Аля с Лёшей уехали. — Умный, хозяйственный…
Даша не выдержала:
— А тётя Фая говорит Але: «Чего ты в нём нашла? Хочешь всю жизнь рубашки от мазута отстирывать?»
Папа с мамой переглянулись.
— Когда она так говорила? — рассердился папа.
— Да вот когда я у них последний раз была…
Курлышка невесёлый ходил. Не играл с ребятишками, не танцевал больше. Даже кур сторонился. Может, не понравилось ему, что Аля вместе с Лёшей приезжала, а скорее всего чуял он, что где-то на далёких озёрах журавлиные
— Может, и впрямь лучше крылья ему подрезать? — раздумывала вслух мама. — Как Фая советовала. А то ведь жаль будет, если улетит, ребятишки к нему привязались. Как по-твоему, Павлик?
Папа неожиданно рассердился:
— Больше свою Фаю слушай, она тебе ещё и не то посоветует!
Кончался август. Дожди прекратились, и резко похолодало, но потом вдруг разом ударила жара. Хлеб начал быстро дозревать.
Алин секрет
Начались занятия. Лучшей помощницей у Анны Матвеевны оказалась Аля. Стоило ей выйти в коридор, как первоклассники наперебой к ней бросались. Тому она вытрет нос, той чулок поправит, а того просто по голове погладит, и он уж рад без памяти.
— Сама-то как дитя, — вздыхала Клава, глядя, как Аля бегает взапуски с малышами по двору.
В субботу Анна Матвеевна неожиданно зашла в четвёртый «А».
— Наши десятиклассники хлеб жнут. Пойдём завтра к ним колоски собирать.
Разноцветные вагончики выцвели за лето от дождей и солнца, и всё на полевом стане было уже не таким праздничным, как весной. Телят ещё в августе передали в совхоз. Теперь девушки копали картошку, а юноши работали на комбайнах.
Аля и ещё одна десятиклассница хозяйничали на кухне.
— Вы уж и для нас сегодня обед варите, — попросила Анна Матвеевна. — Мы тут кой-чего привезли для борща. Оставить вам помощников?
— Не надо, справимся.
Пшеница была уже скошена и подсыхала в валках. Комбайны подбирали валки и обмолачивали.
— На валки не наступать, — предупредила учительница. — Нельзя хлеб топтать — перешагивайте.
А валки — словно горы, попробуй перешагни! Тут прыгать приходится. Запах спелого хлеба стоял над полем.
— А что это Иван Филимонович… — ещё издали заметила Даша. — Дирижирует, что ли?
В самом деле, вот так же дядя Сеня дирижировал совхозным хором. Иван Филимонович размахивал руками, жестикулировал, что-то кричал, но голос его относило ветром, к тому же Иван Филимонович стоял спиной к ребятам, лицом к комбайнам. Вот один комбайн доехал до конца поля и стал разворачиваться на дороге. Иван Филимонович высоко подпрыгнул, и даже по спине его было видно, как он рассердился.
— Это комбайн солому забыл выбросить, — солидно пояснил Тарас. — Видите, так с копной и потопал на дорогу…
— Да поняли уже, поняли! — нетерпеливо оборвала его Галя. — Умный шибко.
Их перепалкам не было конца.
— Вон гуси летят, — показал Тарас.
— Сам ты гусь, — тотчас
Стая приближалась. Теперь уже всем было видно, что летят гуси. Сытые, откормившиеся, они летели вытянув шеи и тяжело махали крыльями.
— Ну, что я говорил? — торжествовал Тарас, одёргивая курточку. На нём опять был новый костюм, на этот раз из серой джинсовой ткани, со множеством карманов на «молниях».
— Смотри, вон на валок наступил, хлеб топчешь! — злорадно заметила Галя. Уж последнее слово всегда было за ней.
— А, здравствуйте, — встретил ребят Иван Филимонович. — Помогать, значит… А, чтоб тебя!.. Давай сигнал, у тебя же бункер полный, — опять замахал он руками. — Что-нибудь да упустит. Ф-ф-у!.. — Иван Филимонович вытер вспотевший лоб и полез в карман. Даша думала — за семечками, а он достал из бутылочки розовую таблетку и проглотил её просто так, без воды. — Мне друзья говорят: «Уж лучше бы ты, Филимоныч, на комбайн возвратился — и спокойней, чем с этими огольцами, и заработок больше»… — Иван Филимонович запихнул в бутылочку ватку, заткнул её прозрачной пробкой и положил в карман. — А кто смену готовить будет? Мы ведь не вечные. Я с них — по-военному. Косили, смотрю — огрехи возле валка. «А ну останови комбайн! Жаткой не взял — иди рви колосья руками». Ведь это хлеб, понимать надо. Эх, если бы все, как Зырянов. Ну вот, пожалуйста… Теперь у того вон мотор заглох. Не иначе, поломка…
Иван Филимонович зашагал через поле к остановившемуся комбайну, а ребята разбрелись по загонкам — собирать колоски. Даше досталась загонка Лёши Зырянова. Пшеничные валки были уложены аккуратно, по ниточке, ни одного стебля не скошенного не осталось, а теперь Лёша так же ровно, словно солдатиков в строю, ставил копны соломы. Ходила-ходила Даша между этими копнами, а колосков-то в мешочке совсем мало шуршит…
— Иди сюда! — машет рукой Сауле. — Ой, сколько их здесь!
— И не стыдно тебе, — выговаривал Иван Филимонович комбайнеру. — Сколько хлеба могло пропасть. Скажи спасибо пионерам.
Паренёк не знал, куда глаза девать.
В открытом поле, на свежем ветре ох и вкусны были борщ и каша!
— Кто варил? — спросил Иван Филимонович, подавая Але миску для добавки.
— Вместе варили…
— Молодцы девчата. Знатные поварихи.
Аля просияла от похвалы и посмотрела на Лёшу. Тот улыбнулся и поднял большой палец: дескать, во борщ!.. Лёша возмужал, похудел, щёки у него впали, и уже отчётливо проступали тёмные усики.
— Ну, по коням, ребята! — сказал Иван Филимонович и проглотил ещё одну таблетку.
Даша стала помогать сестре собирать миски. Аля не отрывала глаз от Лёшиного комбайна.
— Какая красота, — вздохнула она, когда хлынула в кузов грузовика тяжёлая червонная струя. — Пшеничка… Знаешь, Даша… Только смотри — никому…
— Никому! — торжественно поклялась Даша.
— Наши ведь опять уезжать собираются. Письмо получили: в каком-то печёночном санатории место массовика освобождается. У мамы тут же печень расходилась. В общем, пусть они едут, а я останусь, буду у вас жить. Что молчишь? Рада?