Курлышка
Шрифт:
«Сам журавль у вас в руках — значит, теперь вам счастье будет», — вспомнились Даше слова, сказанные когда-то тётей Фаей. А и вправду, как появился в доме Курлышка, сколько уже хорошего случилось. Аля приехала, Даша в четвёртый перешла, и цветная фотография Дашина теперь на стенке рядом с Алиной: стоит Даша на крыльце новой школы. А теперь вот новая радость. Никуда не ездила Даша дальше райцентра — и вдруг в «Золотой бор»!
— Курлышка, до свидания…
Покосил журавль в её сторону янтарным глазом, головой мотнул и тут же в какую-то жирную гусеницу нацелился. Езжай, мол, скатертью дорожка! А вот накануне Аля наведывалась, так уж кричал ей вслед: «Кур-р-р!
— Эх, Курлышка…
А мама долго стояла у ворот и махала платком вслед мотоциклу, пока взошедшее солнце не ослепило её до слёз…
Заехали в «Тополиный», усадили в коляску тётю Фаю, поехали дальше.
Рыжеватый лунь летел низко над травами, высматривая добычу. Сороки стрекотали ему вслед, вороны каркали, чибисы взлетали с криком — он летел и летел, а потом, заметив добычу, вдруг резко шёл вниз. Молодые зелёные хлеба волновались под свежим утренним ветром. Даша ещё никогда не ездила по этой дороге, а оказывается, и здесь были «владения» её родителей: провода на столбах вдоль дороги несли энергию с их подстанции. На минутку папа завернул на асфальтированную площадку, где гудел и дышал жаром странный агрегат — не то мельница, не то печка. Он проглатывал свежескошенную траву, сушил её, перемалывал, а потом превращал в крепкие зелёные палочки-гранулы, похожие на ириски. Лица и руки людей были в зелёной пыли. «Как водяные из сказки», — подумала Даша. Вкусно пахло жареной травяной мукой, и так приятно было подержать в ладони ещё горячие гранулы. Вот уж, действительно, будет зимой лакомство для бурёнушек.
— Поехали, поехали, — торопила тётя Фая, — а то к поезду опоздаем.
Качаются вдоль дороги синие свечки мышея, красные шапочки кровохлёбки, белые зонтики тысячелистника. И вдруг засверкало что-то вдали, будто солнце пролилось на землю и застыло медовым озером.
— Что это, папа?
— Донник цветёт…
Запела бы Даша во весь голос, но тётя Фая рядом уж больно грустная сидит. Конечно, ей с Алей хотелось поехать, да не согласилась Аля. Тогда и решила тётя Фая взять Дашу с собой — не пропадать же путёвке.
Посмотрела тётя Фая на Дашу и, словно мысли её узнала, обняла за плечи:
— Не жалко маму с Николкой оставлять?
— Маленько жалко… — Слёзы вдруг навернулись у Даши на глаза — ни с того ни с сего, ведь только что петь хотелось.
На станцию поспели вовремя. И вот уже мчится поезд по степи, а впереди, словно остров, сказочное лесное царство: сосновые боры, причудливые скалы, синие прохладные озёра…
Вторую неделю жили тётя Фая с Дашей в «Золотом бору». Комната была на втором этаже, протяни руку — и можно погладить ствол сосны, тёплый, в смолистых чешуйках. На подоконник осыпалась хвоя, шелуха от шишек, которые грызла шустрая белка. Её пышный серый хвост всё время мелькал среди хвои. Если Даша высовывала голову и глядела вверх, белка начинала сердито трещать и швыряться шишками: на сосне был скворечник, но белка весной не пустила туда настоящих хозяев, и теперь в скворечнике пищали бельчата. Стоило положить на подоконник печенье или конфету, белка стрелой хватала гостинец и опять возвращалась на сосну. На соседней берёзе у неё была кладовая. Там, в развилках ветвей, белка оставляла про запас то, что не съедала. А вертлявые сороки уже тут как тут. Не успеет белка оглянуться — схватят лакомый кусочек и улетят,
Позавтракав, Даша взяла из хлебницы два ломтика, завернула в бумажную салфетку и положила в сумочку.
— Зачем тебе? — спросила тётя Фая.
— Может, белочек покормлю.
— Ну хорошо. Только учти, мы с тобой сейчас прямо на переговорную.
— Опять? — приуныла Даша. — Тётя Фая, можно, я здесь на поляне поиграю?
Дашу тяготило, что тётя Фая никуда не отпускает её от себя, будто она маленькая. «Я за тебя перед родителями в ответе, — возражала тётя Фая. — Так что ты мне не перечь».
Путь на переговорную пролегал через лес. Тётя Фая шла по тропе, а Даша бежала впереди, то и дело сворачивая в чащу.
— Даша, не убегай далеко!
Ночью была гроза с ветром, и сосны гудели как самолёты, теперь же лес стоял тихий, влажный, умиротворённый. На земле валялось много сбитых шишек: прошлогодних — трухлявых, и молодых — зелёных и крепких. Опавшая хвоя и мох напитались водой, как губка. Даша глубоко вдыхала смолистый медвяный запах сосен, нежный аромат берёз, терпковатый дух тополя. Вот запахло грибами — и в самом деле показались грибы. Земляника ещё цвела, но уже качались на тонких стебельках зеленоватые ягоды, и даже две красных отыскала Даша — одну съела сама, другой угостила тётю Фаю.
Послышался гудок тепловоза.
— Этот поезд нас домой повезёт, тётя Фая?
— Нет, наш в полдень, в двенадцать. А что? Домой уже захотелось?
— Да я так просто…
— Ташкент — вторая кабина! Алма-Ата — девятая! — послышался из-за деревьев металлический голос.
— Ну, — вздохнула тётя Фая, — если ещё сегодня не дозвонимся, я больше не выдержу.
В большом деревянном павильоне было полно народу.
— Вон два стула освободились — занимай скорей, — подтолкнула тётя Фая Дашу, а сама подошла к окошку старшей телефонистки:
— Девушка, будет сегодня связь с «Тополиным»? Как это «неопределённо»? Я не одна мучаюсь в переговорной третий день, а с ребёнком!
Даша покраснела. Ей показалось, что все смотрят на неё: «Ничего себе ребёночек». И когда всё это кончится… Хоть бы домой скорее, что ли… Даша вдруг затосковала по маме, папе, Николке. Маме без помощницы трудно, поди…
Тётя Фая бухнулась рядом, обмахиваясь газетой:
— Уф, в глазах темно! Не «Тополиный», а яма какая-то, не дозвонишься никак…
— Вовсе не яма! — буркнула Даша, но тётя Фая не обратила внимания:
— И чего нас туда занесло… Алечка в бригаде надрывается, я покоя не вижу. Хотелось Наташе помочь, да привязал её твой отец, как собачонку, к железной будке.
Всё могла Даша стерпеть, но такое…
— Я пойду! — вскочила она. — Надоело!
— Куда! — тётя Фая схватила её за руку. — Мало ли что мне надоело! Надо же дозвониться.
— Пустите! — вырывалась Даша. — Домой хочу, в «Тополиный»!
— Ишь ты! Раз в жизни её от коровы да грядок отдохнуть увезли, так ещё и капризничает.
— Лучше б вы меня сюда не везли! — расплакалась Даша; теперь на них и в самом деле все оглядывались. — Пустите меня!
— Нет, сиди! Втемяшилось ей… Вся в папочку родимого: грубая, упрямая…
— И хорошо, что в папу! Мой папа лучше всех, а вы…
— Что я? — тётя Фая крепче сжала Дашину руку. — Что я? Ну договаривай, раз начала.
Неизвестно, что ещё ляпнула бы Даша сгоряча, но тут из репродуктора загремело:
— Совхоз «Тополиный»! Кабина четвёртая!
Тётя Фая кинулась к телефону, а Даша выскочила на улицу.