Курорт на краю Галактики

Ерпылев Андрей Юрьевич

– Но…

– И Москва своя там имеется. Даже не одна. Вот, смотрите! – я ткнула в строчку знаков, послушно замерших под моим ногтем и налившихся ярко-розовым свечением. – Москва, бульвар Циолковского 1156–3902…

– Что-о? – маркиз подскочил и, схватив, обеими лапами коробочку компьютера принялся снова лихорадочно жать на кнопки. На него было просто жалко смотреть и я попыталась загнать свое злорадство как можно глубже.

– Чем это вы тут занимаетесь?

Лесли подошел совершенно неслышно и теперь заинтересованно разглядывал забытую посреди стола «бледную

поганку» бесстыдно демонстрирующую свои сомнительные прелести всем окружающим, благо таких практически не наблюдалось.

– Да вот, мы с тут господином мур Маавом…

Я не успела договорить…

Кот, взъерошив всю без остатка шерсть, увеличившую его в размерах втрое, если не впятеро (может и меньше, но мне с перепугу показалось именно так), подскочил вверх на полметра, рванул лапой противоблошиный ошейник, улетевший куда-то за три ряда столиков, швырнул об стол компьютер, отчего голограмма (ГОЛОграмма, я вам скажу, во всех отношениях!) Сандры П. Финкельштейн исчезла без следа и рухнул обратно, сжимая лапами голову.

– В негуманоидную зону, говорите, заманила?.. – в отчаянии прошептал он.

На кота теперь было даже не жалко, а просто страшно смотреть…

* * *

Агес их всех побери, этих аборигенов! То какой-то карантин выдумали, то снимают его внезапно… Через три дня попросят меня отсюда, на курорт этот паршивый то есть, а я почти ничего еще не успела. Беборакс меня сожрет. Вот прямо так и сожрет, вместе с этой оболочкой, словно рапотеракса, запеченного на угольях в панцире…

Остается только торопиться.

Где этот агесов план? Ага, вот он… Так, где я еще не побывала?.. Исключая святую святых станции, ее двигательный отсек (да там мне и делать нечего – радиация), я облазила процентов семьдесят пять – семьдесят восемь доступных отсеков. Чего же я тогда всполошилась? Вполне приличный результат… Тем более, что материала более, чем достаточно. За три оставшихся дня обследую еще процентов десять – двенадцать и можно будет сворачиваться.

Я внимательно разглядела себя в зеркало: хм-м, если дела с заданием обстоят вполне прилично, то о моей внешности этого не скажешь… Да-а… Раздражение, складочки, морщинки… А это что? Неужели прыщик? Нет, показалось… Сдали вы Зареганда-диу, сильно сдали… А как иначе, если чуть ли не дни и ночи напролет приходится таскать на себе всю эту сбрую… Вот она, валяется мятым комком на кровати, будто сброшенная по весне шкура чешуйчатого лапосеракса. Вседержитель, какая мерзость таскать эту оболочку на своем нежном теле, а еще хуже постоянно надевать и снимать ее…

О Вседержитель, когда же, наконец, я смогу забыть про все это? Когда доберусь до родного Швеухса и опущусь в ласкающие тело струи чудесного Кереса? Чудесные, нежные, как щупальца отца, струи, Кереса, дымящиеся от сероводорода, приятно обжигающие слизистую оболочку…

Мои собственные щупальца непроизвольно, но нежно обвили тело, я плавно стекла с пуфика у зеркала и свилась в тугой шар, шипя от наслаждения. Как это прекрасно – чувствовать каждую клеточку своего сильного и гибкого тела, не стесненную неудобной и жмущей везде и всюду

оболочкой…

Я расплылась по полу огромной звездой, покрыв почти всю его поверхность и снова стремительно сжалась в шар. Еще раз и еще… Ну все, хватит упражнений, я в отличной форме и пора, наконец, заняться делом.

* * *

Металлические ступени мелодично звенят под каблучками. Нет, все-таки неведомый конструктор, спроектировавший эту прелесть, достоин высшей похвалы. Какие четкие формы, какие пропорции! Везде металл, пластик, стекло… Ни грамма этой мерзкой органики, которую так любят совать везде, где это нужно и не нужно, проклятые гуманоиды.

«Полегче, полегче, милочка, – одернула я себя, – в шкуре одного из них ты сейчас находишься!»

Слава Вседержителю, никто не попался по дороге. Не знаю, в оболочке, постепенно приходящей в негодность, дело или во мне самой, но в последнее время встречные почему-то шарахаются от меня, как от зачумленной. Нужно поскорее сворачивать дела и сматываться отсюда – не хватало еще попасться с чужими документами и под чужой личиной, провалив тем самым все задание. А главное – потеряв кое-что очень важное…

Коридор плавно заворачивает влево, скупо освещенный далеко друг от друга расположенными светильниками за небьющимся стеклом. Да мне и не нужно освещения: при моем-то инфракрасном зрении, и какие-то жалкие фонари! Я и без них все отлично вижу.

Похоже, сюда вообще редко кто забредал с самого момента постройки станции. То что нужно! Приступаю…

Вот бы удивился кто-нибудь, случайно оказавшийся в этом глухом уголке станции, если бы увидел сейчас лощеную госпожу Финкельштейн, ползающую на коленках по осклизлому полу технологического тупика, расположенного на последнем, семнадцатом уровне станции. Всего в каком-нибудь метре сложного «бутерброда» из металла, пластика и синтетического утеплителя, пронизанного всяческими проводами и кабелями – бездонная глубина Великого Космоса…

Неужели сегодняшний «заход» пустой. Нет, интуиция мне подсказывает, что паниковать рано. Еще один закуток… Пусто. Ну что, пшик? Нет! Агес подери, нет!..

Осторожно, только не повредить ненароком. Прочь, неуклюжая человеческая лапа, только щупальцем, вот так!

Отбросив псевдо-кисть, не подходящую для такого тонкого дела, как снятие ратепутса с субстрата, я выпускаю конечность в образовавшееся в запястье оболочки отверстие, осторожно отделяю мягкий, приятный на ощупь, комочек и, полюбовавшись восхитительными переливами цвета на его поверхности, опускаю в специальный контейнер…

Все, теперь можно смело возвращаться домой: пятнадцать неповрежденных образцов, это много больше того, что можно было ожидать в этой глуши. Радуйся Беборакс, ты будешь на коне! Тьфу, эпитеты человеческие прилипли…

Ничего больше нет?

«Не жадничай! – одернула я себя снова. – И эти-то контейнеры будет нелегко протащить через несколько таможен, ждущих меня на обратном пути…»

Длинный шорох за спиной…

Что это? Нет, этого же не может быть! Тут нет никаких зеркал!..