Курортное убийство
Шрифт:
– Это очень известная картина Гогена «Натюрморт с тремя маленькими собаками» – фрукты, бокалы, ковш. Просто невероятно, насколько реалистично и правдиво выглядят эти предметы. Присмотритесь: у вас неожиданно возникает ощущение, что стол и предметы покачиваются. На этом примере хорошо видно, как вообще писал Гоген… О, простите, я, кажется, отвлеклась.
– Я не имею в виду именно эту картину. Я привел ее лишь в качестве примера. Я хочу спросить, сколько может стоить картина Гогена такого формата.
– Такой формат – приблизительно девяносто на семьдесят сантиметров – Гоген использовал
– Я думаю об одной картине, которую Гоген написал здесь, в Понт-Авене. Не тогда, когда он приехал сюда впервые, а позже.
– За период с 1886 по 1894 год Гоген был в Понт-Авене четыре раза и задерживался здесь на разное время. Вы знаете, что он жил именно в этом отеле?
– Да, это я знаю.
– Строго говоря, во время своего последнего приезда он остановился не в Понт-Авене, который казался ему очень суетным, а в Ле-Пульдю, где он довольно долго жил и работал. Но конечно, самыми важными были периоды 1888 года, и с 1889 по 1891 год – это второй и третий приезды в Понт-Авен, когда были созданы самые значительные картины. Он…
Профессор была в своей стихии. Теперь Дюпен видел, что наука действительно была подлинной страстью этой женщины. Она говорила с такой увлеченностью, что было неловко ее останавливать.
– Давайте поговорим о какой-нибудь картине, написанной во время второго или третьего приезда – ну просто для примера.
– Есть несколько картин приблизительно такого же формата, написанных именно в эти периоды. Некоторые из них вы, несомненно, знаете – «Желтый Христос», «Автопортрет с желтым Христом» или «Портрет Мадлен Бернар», невесты Лаваля, музы самого Гогена, с которой он находился в многолетней переписке. Вы имеете в виду какую-то определенную картину?
– Нет, я не имею в виду какую-то известную картину. – Он помедлил. – Я имею в виду неизвестную картину.
– Неизвестную картину великого Гогена, написанную в 1888 или 1889–1891 годах?
Мари Морган Кассель сильно разволновалась и заговорила еще быстрее:
– В эти годы Гоген разрабатывал свой революционный стиль, которому он позже подчинил все – технику, цвет. Все, благодаря чему сумел освободиться из пут импрессионизма. Как раз в то время он возвратился из своих первых путешествий в Панаму и на Мартинику. В то время он уже был признанным главой целой художественной школы. В октябре он поехал к Ван Гогу в Арль, чтобы жить и работать с ним. Но совместная работа продолжалась всего два месяца и завершилась ужасной ссорой, в ходе которой Ван Гог отрезал себе кусок уха. Ну, вы, конечно, знаете эту историю… Простите, я снова отвлеклась. Думаю, это профессиональная болезнь.
– Да, меня как раз интересует картина именно из этого периода.
– Это очень маловероятно, господин Дюпен. Не думаю, что существуют никому не известные картины такого формата, написанные в тот период.
Дюпен понизил голос почти до шепота.
– Я точно это знаю.
Потом, помолчав, он добавил еще тише, едва слышно:
– Я уверен, что в этом зале висит одна такая
Наступило долгое молчание. Мари Морган Кассель недоверчиво, во все глаза смотрела на комиссара.
– Подлинный Гоген? Неизвестная картина, написанная в один из важнейших периодов его творчества? Вы с ума сошли, господин Дюпен. Как мог вообще попасть сюда подлинник Гогена? Кому могло прийти в голову повесить такую картину в ресторане?
Дюпен понимающе кивнул и прошелся по помещению.
– Однажды вечером, – Дюпен принялся излагать историю, рассказанную ему Жюльеттой, – Пикассо, в компании нескольких своих друзей, ужинал в ресторане. Ужинали они долго, весело и со вкусом почти до утра. Много было съедено и выпито. Пикассо был в прекрасном настроении и за время ужина разрисовал и расписал бумажную скатерть. Когда пришло время рассчитываться, хозяин ресторана предложил Пикассо вместо этого расписаться на скатерти и оставить ее в заведении. Уже на следующий день картина Пикассо, подлинная, большого формата, висела на стене деревенского кабачка. Почему здесь, в Понт-Авене, не могла случиться такая же история, только не с Пикассо, а с Гогеном и Мари-Жанной Пеннек?
Мари Морган Кассель задумалась.
– Да, я, конечно, понимаю, что это звучит фантастически. Но вероятно, для картины Гогена не было более надежного места, так как никому просто не могло бы прийти в голову ее здесь искать. Именно здесь, где она висела всегда, где все о ней знали. Пьер-Луи Пеннек мог любоваться этой картиной, когда ему было угодно.
Профессор Кассель продолжала задумчиво молчать.
– Посмотрите, это помещение оборудовано совершенной, современной системой климат-контроля. Кто устанавливает такие системы в ресторанах – особенно здесь, в Бретани? Это явное и весьма дорогостоящее излишество. Ресторан вполне мог бы обойтись простеньким, дешевым кондиционером. На этот же кондиционер, на его установку Пьер-Луи Пеннек потратил довольно крупную сумму. Такими установками оснащают больницы или крупные фирмы… а также музеи.
То темное, непонятное и тяжелое ощущение, которое стало особенно сильным после разговора с Бовуа, вылилось наконец в слова. Да, именно кондиционер не давал покоя Дюпену, хотя он и сам долго этого не осознавал. Причем кондиционер всплывал не только в беседе с Бовуа. За время расследования это слово не меньше десяти раз было записано в его блокноте. Кому в Бретани вообще нужны кондиционеры? Да еще такие большие и дорогие? Почему такой совершенный кондиционер потребовался именно здесь, в ресторане? Он, наверное, все же прав, каким бы фантастическим ни казалось его предположение.
– Вы хотите сказать, что этот кондиционер позволяет поддерживать в помещении постоянную температуру и влажность воздуха и…
Мари Морган Кассель, задумавшись, умолкла, не закончив фразы. Дюпен между тем не собирался и дальше подсказывать профессору ход своих мыслей. Это было не в его правилах.
– Тридцать миллионов. Возможно, и больше – сорок миллионов. Точнее пока сказать трудно.
Теперь онемел Дюпен. Прошло несколько томительно долгих мгновений, прежде чем он снова пришел в себя.