Курортное убийство
Шрифт:
Риваль был уже на месте. Он поставил машину у самого крыльца и смотрел из машины на дверь. Увидев вышедших из дома Дюпена и мадам Пеннек, он вылез из машины, обошел ее и открыл правую заднюю дверь.
Приветствие его было немногословным:
– Добрый вечер, мадам. Я отвезу вас в префектуру.
Мадам Пеннек, по-прежнему не говоря ни слова, села в машину. Она, казалось, потеряла способность ко всяким чувствам. Риваль не спеша обошел машину.
– Звоните, господин комиссар.
– Да, хорошо.
– Вы позвоните и префекту?
– Да.
Риваль улыбнулся:
– Вот
Он сел за руль, быстро включил двигатель и тронулся с места. Дюпен видел в окне силуэт Катрин Пеннек. Она сидела, низко опустив голову. Дюпен проводил машину взглядом, дождался, когда она переедет по мосту через реку и исчезнет за поворотом, а потом пересек улицу.
Дело было сделано.
Немного позже Дюпен снова стоял там, где в последние дни он стоял очень часто – в гавани, на набережной. Уровень воды в реке поднялся до самой высокой точки. Было без четверти восемь, но жара пока не спадала. Сегодня не было даже бриза, воздух был горяч и неподвижен, но дышалось легко. Прямо перед Дюпеном на волнах покачивалось большое парусное судно. Комиссар рассеянно скользнул взглядом по его очертаниям. Превосходное судно, настоящий океанский парусник, созданный для открытого моря и неоднократно там побывавший. Это не речная лодчонка. Море было рядом, близко, оно протянулось на много километров вдаль, всюду чувствовался его запах, его соленый вкус, его след. Да, здесь, в гавани, было очень красиво, но Дюпен был рад, что скоро уедет из Понт-Авена и вернется в Конкарно. Конечно, этой историей придется заниматься еще битую неделю – допросы, протоколы, формальности, телефонные переговоры. Общение с прессой и прочее. Но на сегодня с него довольно.
В четверть девятого Дюпен пересек кольцевую дорогу Понт-Авена, въехал в Невез, потом в Трегенк. Скоро он будет дома. Он опустил стекла, сдвинул назад крышу. Движение было оживленным – народ ехал на Фестиваль Синих Сетей. Но сегодня это нисколько не раздражало Дюпена. Даже звонок префекту не сможет испортить ему настроение. Да, кстати, надо поскорее от этого отделаться.
– Господин префект? Это комиссар Дюпен.
– Черт побери, неужели это вы, мой комиссар?
– Да, я возвращаюсь в Конкарно.
– Я уже обстоятельно поговорил обо всем по телефону с инспектором Кадегом – впрочем, как и все последние дни. Вы же все время были недоступны – в течение сорока восьми часов. Я… Это…
Возникла пауза. Дюпен по телефону чувствовал, как борется с собой Локмарьякер. Интересно, захочет ли он устроить строптивцу разнос или нет? Впрочем, Дюпена это абсолютно не волновало. Но префект решил все же не раздражаться.
– В конце концов, дело оказалось не таким уж сложным, и мы его распутали.
В конце все дела оказываются простыми. Дюпен знал эту фразу наизусть, знал очень давно. Он слышал ее всякий раз, когда «мы» распутывали очередное дело.
– Нет, господин префект. То есть я хотел сказать: нет, это дело оказалось не слишком сложным, и да – мы его распутали, – елейным тоном произнес Дюпен.
– Все испытывают невероятное облегчение. Пресса восприняла
Иногда – хотя и очень редко – этот человек до глубины души удивлял Дюпена.
– Да, господин префект, это действительно так. Настоящая семейная трагедия.
– Как вы считаете, Луака Пеннека тоже убили?
– Похоже, что да.
– У вас есть показания мадам Пеннек?
– Да, но пока лишь предварительные.
– Они, по-вашему, надежны?
– Пока не могу сказать.
– Сегодня я проведу пресс-конференцию. Я хочу, чтобы завтра все могли прочитать об успешном завершении расследования. С картиной это дело приобрело национальный масштаб, Дюпен.
Это был не упрек – в голосе Локмарьякера звучала гордость.
– Газеты скоро будут подписывать в печать. Естественно, в статье не должно быть всех подробностей, только самое важное. Для меня главное – чтобы в газетах была адекватно освещена наша работа. Полиция Финистера держит все под контролем! Я прошу немедленно привезти картину в Кемпер.
– Я вас понял.
Дюпен и в самом деле все понял. Локмарьякер посчитал дело оконченным. Это был недвусмысленный сигнал. Ничего нового – все как всегда.
– Вы не думаете, что сын давно планировал убийство отца? Газетчики обязательно зададут этот вопрос.
– Нет, не думаю. Просто в тот вечер так случилось.
– Но почему именно в тот вечер?
– Пьер-Луи Пеннек сказал сыну, что хочет на следующий день передать картину в дар музею Орсэ. Я думаю…
Собственно, у Дюпена не было никакого желания вдаваться в подробности. Он подумал о ноже, о роковом лагвиоле.
– Да? И что же вы думаете по этому поводу?
– Ничего.
– Это был давний план Пьера-Луи? Я имею в виду дар.
– Думаю, это было лишь смутное желание. Конкретный план возник после того, как Пьер-Луи побывал у доктора Гаррега.
– Да, да, я понимаю. Значит, все дело в алчности? В конце концов, речь ведь шла о сорока миллионах, не так ли?
– Речь шла об уязвленном самолюбии, об унижении, о многолетнем унижении. Я…
Дюпен страшно злился на себя. Он не хотел сейчас серьезного разговора с Локмарьякером.
– Что вы хотели сказать, Дюпен?
– Вы правы. Речь шла о сорока миллионах.
– Что вы можете сказать о мадам Пеннек?
– Вы имеете в виду ее мотивы?
– Да.
– Она очень хладнокровная и расчетливая особа.
Дюпен снова разозлился на себя.
– Расчетливая? Не слишком ли вы драматизируете ситуацию, комиссар?
Дюпен промолчал.
– И откуда взялась вторая копия?
– Этого я пока не знаю. Думаю, что она принадлежала Пьеру-Луи Пеннеку, и его сын об этом знал. Он, видимо, знал, что она хранится в отеле. Но это еще предстоит выяснить.