Куросиво
Шрифт:
– Если он из тех даймё Китагава, что владели землями в западных областях, то я о них знаю. Ты, Дзюро-сан, возможно, уже не помнишь, а я в детстве слыхал – дед нынешнего Китагава был известен на всю страну… Помню, там еще началась семейная распря… Ребенком мне приходилось слышать толки об этом… А кто такая его жена?
– Говорят, из старинной аристократии… – ответил Кокусю Аояги.
– Сейчас она живет отдельно, в особняке, все равно что взаперти, а в главной резиденции всем заправляет эта самая рыбачка… – поспешила добавить госпожа Аояги.
4
Старый Хигаси кивнул головой, словно в подтверждение каких-то своих мыслей.
– Знаешь, что я тебе скажу, Дзюро-сан, спору нет, плохо, когда дети ни во что не ставят родителей, но родителям тоже нужно вести себя так, чтобы дети питали к ним уважение. Вот о чем не следует забывать.
– Видишь ли… Нет, нет, можешь мне поверить, я вовсе не
– Хияма? Этому я готов поверить…
– Да, я слыхал, у него три содержанки. Жену свою, дочь бывшего благодетеля, объявил не то больной, не то умалишенной, она у него под домашним арестом, получает в день по две рисовых лепешки величиной с сушеную сливу. А он в соседней комнате пьянствует и забавляется с любовницей, бывшей горничной. Да, да, все это правда. Он и меня просил выдать свидетельство, что жена – душевнобольная, но я отказался… Это уж слишком! В свое время Аояги действительно не согласился подписать такой документ, но отказ этот объяснялся главным образом осторожностью дальновидного доктора: он опасался возможных осложнений для себя в будущем.
– Есть и такие, что, забив жену до смерти, живут в законном браке с гейшами…
На лбу старого Хигаси яснее обозначились вены.
– О самых высших говорить не смею, – продолжал Аояги, – но среди тех, кто составляет, так сказать, головку, найдется сколько угодно людей, которые играют напропалую в карты, торгуют государственными тайнами, насильничают… Среди тех, кто разъезжает в каретах, немало уголовных преступников… Что поделаешь, нынче хорошо только то, что имеет отношение к Тёсю. Даже полицейский родом из Сацума и тот нарочно ломает язык, стараясь подражать говору Тёсю. Вот потому-то любая кривда в большинстве случаев превосходно сходит за правду… Но рассуди сам – отчего так получается? Разве оттого стоит так прочно знаменитая башня в Пизе, что она наклонна? Нет, просто фундамент ее настолько прочен, что может удержать от падения даже наклонную башню… Что ни говори, а Тёсю и Сацума – главная опора реставрации Мэйдзи. Вот уже двадцать лет, как они фактически отвечают за судьбы Японии, а главное – среди них много светлых умов. Хочешь не хочешь, а с этим надо считаться…
Старый Хигаси сурово взглянул на младшего брата.
– Могу себе представить, сколько вокруг них льстецов…
Кокусю Аояги вскинул было глаза на брата, но тут взгляд его упал на висевшую в нише картину, на которой красовались два иероглифа. «Искусство гуманности». Подпись под картиной гласила «Отшельник седых туч» – таким псевдонимом граф Фудзисава подписывал свои стихи и образцы каллиграфического искусства.
– Ну, нельзя сказать, что их так уж много, но люди со связями действительно имеют возможность творить что им заблагорассудится. Вот, например, Сираи-сан из министерства внутренних дел – я, правда, с ним незнаком – его считают очень способным человеком, а ведь он творит настоящие безобразия… Недавно, например, устроил прием в своем загородном доме для самых высокопоставленных лиц… Когда все были уже изрядно под хмельком, он говорит графу: «Пройдемте со мной, я напою вас чаем, чтобы поскорей прошел хмель», и ведет его в отдаленный покой. Помещение совершенно изолированное от других комнат и устроено так, что его можно отделить фусума… [99] Граф, пошатываясь, входит в эту комнату, а там его уже приветствует женский голосок: «Добрый вечер, ваша милость!..» Только он успел спросить: «Ты откуда здесь взялась?», как дверь за ним со стуком закрывается. Вот как это все делается.
99
Фусума – раздвижная перегородка между комнатами в японском доме.
– А Одани, который подсунул содержанку этому Хата-сан?.. Ведь он тоже именно таким путем вошел в милость и теперь разбогател так, что просто ужас… Правда ведь? – вставила госпожа Аояги.
– Хата? Это который же? Из министерства двора?
– Ну да, он.
– И такой человек приближен к императору?! – старый Хигаси, до сих пор слушавший молча, внимательно посмотрел на брата, и голос его слегка дрожал, когда он произнес:
– Дзюро-сан, ты стал теперь выдающимся человеком. Поистине это великая честь и дар судьбы, что ты можешь в непосредственной близости взять за руку и выслушать пульс того, кто, казалось нам раньше, ослепит
Кокусю Аояги изумился.
– Да ведь должен же я знать свое место!.. – удивленно проговорил он.
– Знать свое место? Возможно, я не совсем разбираюсь во всем этом, но скажи – получать жалованье и выполнять только одни и те же раз навсегда определенные обязанности – это и означает «знать свое место?»
Кокусю Аояги не ответил. Госпожа Аояги пошевелила губами, как будто желая что-то сказать, но не успела – старый Хигаси продолжал:
– Ты гораздо умнее меня, и мне нечего поучать тебя… Да и не пристало мне, мужику, от которого пахнет навозом, разыгрывать перед тобой роль старшего брата-наставника. Но не зря говорится, что в хижине угольщика белая кошка быстро становится серой… Может быть, я проявляю непрошеную заботливость, но хочу все же сказать тебе – ты должен очень тщательно взвешивать каждое свое слово, слышишь?
Кокусю Аояги все так же молчал, непрерывно покусывая кончик сигары. Ему было всего десять лет, когда его отдали на воспитание в семью Аояги, – в ту пору у него была детская прическа, за поясом торчал маленький игрушечный деревянный кинжал, и он очень боялся своего старшего брата, носившего огромный меч длиной более трех сяку, умевшего читать страшные квадратные европейские буквы и облаченного в торжественную одежду «катагину». [100] Даже теперь, когда оба они уже стали взрослыми людьми и оба уже имели своих детей, этот детский страх сохранился в его душе, и он не решился бы возразить старшему брату, даже если бы хотел. Была еще и другая причина его сдержанности, и о ней он в тот же вечер поведал супруге, беседуя с ней перед отходом ко сну. Аояги считал, что примерный младший брат должен обладать достаточным великодушием, чтобы молча сносить неуместные наставления бедняги и неудачника старшего брата, пусть даже тот высказывается несколько неправильно или даже под влиянием некоторой зависти… Но госпожа Аояги решительно разошлась с мужем во мнениях и отвергла эти доводы. Что из того, что это старший брат? Ведь он же не превосходит младшего ни положением, ни умом, ни состоянием – ну, ровно ничем! Довольно они помучились в свое время с его Сусуму – так нет, этого еще, оказывается, мало; теперь он явился сам и причиняет им столько хлопот… А эта деревенщина, невестка! Ну, не дура ли? Не прислала даже ничего путного в подарок… Что же это получается? Если обращаться с ним тихо, вежливо, так он начинает чуть ли не грозить и мелет, что взбредет ему в голову. Право, это возмутительно… – госпожа Аояги давно уже испытывала сильнейшее раздражение при виде старого Хигаси.
100
Катагину – парадная одежда самураев.
– Вы встречались сегодня с графом Фудзисава? – спросила она старика.
– Да, виделся. Ну и что?
– Он, вероятно, назначит вас на какую-нибудь должность?
Старый Хигаси сурово и пристально взглянул своим единственным глазом на длинное, набеленное лицо госпожи Аояги.
– Меня? Не думаете ли вы, что я тоже стану лакеем при Фудзисава или мальчишкой на побегушках при Хияма?
Задетая его словами, она пыталась оправдаться; Аояги Кокусю поспешил загладить промах жены.
– Все это шутки… Ну, а серьезно – как обстоят дела?
– Да что тебе сказать… Ведь и с Фудзисава и с Хияма я виделся только мельком… Но знаешь, Дзюро-сан, слышал я однажды рассказ одного винокура. Когда в первый раз войдешь в винокурню, так думаешь, что заживо там сгоришь, до того там душно и жарко, зато когда постепенно привыкаешь, то, наоборот, чувствуешь себя превосходно и уже не хочешь выходить на улицу. Когда приедешь из глуши в столицу, как я, так попадаешь вот в такую же винокурню… Духота, вонь…
Кокусю Аояги засмеялся.
– Ты хочешь сказать, что я тоже один из тех, которым нравится подобная обстановка? Возможно, но не забывай одного: когда сам побудешь в такой винокурне, то начинаешь смотреть на вещи совсем другими глазами, нежели раньше, когда наблюдал только со стороны. Впрочем, я отнюдь не навязываю тебе никаких советов… Погости, поживи, хорошенько, без спешки, осмотрись, подумай и тогда уже принимай решение… Встретишься с людьми, поговоришь… Вот тогда и решай. И, главное, помни – ведь от твоего решения зависит также и будущее Сусуму…