Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Д.Хармса и С.Беккета
Шрифт:
В статье «Художники препятствия» Беккет говорит о двух возможных способах взаимоотношений художника с объектом изображения:
Один скажет: Я не могу видеть объекта изображения, поскольку он таков, каков он есть. Другой скажет: Я не могу видеть объекта изображения, поскольку я таков, каков я есть.
Всегда существовало два вида художников, два вида препятствий: препятствие-объект и препятствие-глаз. Но об этих препятствиях знали, имели их в виду, привыкали к ним. Они или совсем не входили в изображение, или входили едва-едва. Теперь они составляют часть изображения. Даже б ольшую его часть. Теперь изображено то, что препятствует изображению [391] .
391
Beckett S. Peintres de l’emp^echement // Beckett S. Le monde et le pantalon. P. 56–57.
Герардус
Их живопись — это анализ состояния утраты, анализ, который у одного осуществляется с помощью того, что находится вовне, с помощью света и пустоты, а у другого — с помощью того, что находится внутри, с помощью темноты, полноты, фосфоресценции.
Один находит выход в отказе от веса, от плотности, от твердости, в устранении всего, что портит пространство, останавливает свет, в поглощении того, что находится вовне, на условиях, которые само оно и предъявляет. Другой погружается в неизбывные массы отброшенного, заключенного в себя самого бытия, от которого не остается следов, бытия циклопического, лишенного воздуха, освещаемого короткими, прорезающими черноту вспышками.
Беккету, естественно, более близок второй вариант. Действительно, Герардус ван Вельде не видит объекта изображения, поскольку тот является таким, как он есть; но это значит, что, не видя его, он все равно знает, что этот невидимый объект находится где-то вне его, ему внеположен. Он изображает отсутствиеобъекта как способ существованияэтого объекта. Брам ван Вельде, напротив, не видит объекта изображения, поскольку его взгляд не направлен ни на присутствующий, ни на отсутствующий объект. Его глаз является собственным препятствием, то есть видит только самого себя. Поэтому Брам ван Вельде изображает отсутствие объекта как его отсутствие, и ничего более. При этом, как говорит Беккет, он не осознает, что то, что он изображает, является отсутствием объекта: он творит в неведении, без сил. В живописи Брам ван Вельде делает то, что Беккет пытался сделать в литературе: создать новое искусство, «предпочитающее выражение того, что выражать нечего, выражать нечем, выражать не из чего, нет силы выражать, нет желания выражать, и при этом есть необходимость выражать» [392] . Если цель художника — изобразить то, что препятствует изображению: отсутствие этого изображения, то цель писателя — облечь в слова то, что препятствует вербализации: отсутствие этих слов, то есть молчание.
392
Beckett S. Three dialogues. P. 139.
Хармс, в одном из своих теоретико-поэтических текстов, также говорит о «теле без органов», не способном слышать, видеть, говорить и даже дышать. Речь идет о трактате «Сабля», в котором Хармс описывает процесс порождения поэтической речи; поэтическая «работа» начинается, по его мнению, с «отыскания своего качества», или «оружия», с помощью которого поэт будет «регистрировать» мир. Вот какое определение качеству дает Хармс:
Гибель уха — глухота, гибель носа — носота, гибель неба — немота, гибель слёпа — слепота.Вспомним, что из всех способов самоубийства господина Эндона больше всего привлекала остановка дыхания, апноэ, что свидетельствует о знакомстве Беккета с некоторыми йогическими практиками. Остановку дыхания практикует и другой любимый герой писателя, господин Нотт, которому удавалось
Мирча Элиаде, посвятивший свое исследование технике йоги, дает следующее описание того состояния, когда эго не только освобождается от физиологических нужд, но и выпадает из потока психической жизни:
<…> если прежде ментальная энергия определялась кармическим законом и поддерживалась силой невежества, затемняя горизонт сознания, то теперь она сходит с личной орбиты, по которой она двигалась ( асмита, личность), и, предоставленная сама себе, возвращается в пракрти, первичное лоно. Освобождение человека означает освобождение фрагмента материи, который вновь растворяется в изначальном единстве первобытия. Благодаря технике йоги, «круг психической материи» размыкается. Таким образом, можно сказать, что йог непосредственно участвует в приведении материи к состоянию покоя, в уничтожении по крайней мере одного фрагмента Космоса [393] .
393
Eliade M. Techniques du yoga. P. 77.
Хармс, однако, не намерен окончательно отказаться от богатства природного мира ради покоя нирваны; устранение всех чувств и погружение в не-яесть лишь этап на пути очищения мира и слова. Чтобы освободиться от пут причинности, необходимо закрыть глаза, вывести мир за скобки, но затем, для того чтобы вновь обрести утраченную при грехопадении свежесть и непосредственность восприятия действительности, глаза нужно снова открыть. В уже неоднократно мною цитированном письме к Клавдии Пугачевой Хармс восклицает:
Я думал о том, как прекрасно все первое! Как прекрасна первая реальность! Прекрасно солнце, и трава, и камень, и вода, и птица, и жук, и муха, и человек. Но так же прекрасны и рюмка, и ножик, и ключ, и гребешок. Но если я ослеп, оглох и потерял все свои чувства, то как я могу знать все это прекрасное? Все исчезло, и нет для меня ничего. Но вот я получил осязание, и сразу почти весь мир появился вновь. Я приобрел слух, и мир стал значительно лучше. Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в беспорядке, но все же он существует! [394]
394
Хармс Д. О явлениях и существованиях. С. 355–356.
Объекты первой реальности — объекты «чистые», их материальность не имеет ничего общего с грубой вещественностью объектов второй реальности, еще не подвергшихся очищению. Увидеть их можно только «голыми глазами», как говорят авторы декларации «ОБЭРИУ».
Мотив «голых глаз» должен быть включен в общий контекст, связанный с важным для чинарей мотивом обнаженности как необходимого условия освобождения от запутанного в тину «переживаний» и «эмоций» мира. В восьмом пункте «Сабли» Хармс говорит о том, что саблей был вооружен Козьма Прутков, и тут же вспоминает о его сне: голом генерале в эполетах. Впервые эполеты возникают еще в четвертом пункте трактата, причем надевает их Хармс на себя, чтобы обозначить границы собственного тела.
Тут мы стоим и говорим: Вот я вытянул одну руку вперед прямо перед собой, а другую руку назад. И вот я впереди кончаюсь там, где кончается моя рука, а сзади кончаюсь тоже там, где кончается моя другая рука. Сверху я кончаюсь затылком, снизу пятками, сбоку плечами. Вот я и весь. А что вне меня, то уж не я. Теперь, когда мы стали совсем обособленными, почистим наши грани, чтобы лучше видать было, где начинаемся уже не мы. Почистим нижний пункт — сапоги, верхний пункт — затылок — обозначим шапочкой; на руки наденем блестящие манжеты, а на плечи эполеты. Вот теперь уже сразу видать, где кончились мы и началось все остальное.