Курс — пылающий лес. Партизанскими тропами
Шрифт:
А тут еще ползет навстречу липкая мгла. Холодные капли текут по щекам, проникают за воротник, ползут по телу ледяные мурашки.
Точно говорил Михаил Михайлович Громов: «Для того чтобы летать, очень важно знать, как управлять самолетом, но еще важнее знать, как управлять самим собой».
Мы знали, как успешнее уйти от врага. Только на минимальной высоте, на бреющем полете. Тут и прожектор может быстро потерять цель, и трасса будет не такой уж меткой, да и «мессершмитт» не рискнет напасть, так как на большой скорости может врезаться в [84] землю. Но как не стушеваться,
Уйдя от огня, я восстановил заданный курс, быстро нашел ведомого, он оказался молодцом, держался за мной. Так и долетели до партизан.
После приземления мы обнаружили пробоины в своих машинах. Особенно опасной оказалась пробоина в самолете Горяинова — снаряд пробил капот мотора и влетел в верхнюю часть основного бензобака. Из отверстия вытекал бензин. Почему бензобак не взорвался — одному богу известно...
На площадке уже собрались дети. Как же мы их перевезем? Может, часть отправить обратно по деревням и землянкам? А разыщем ли потом?
Партизаны, сочувствуя нам, обещали сохранить поврежденный самолет. Прилетит техник и починит. Однако мы решили попробовать починить его сами. Пробоину в бензобаке забили деревянной заглушкой. Из своего самолета я перелил в машину Горяинова бутылок десять бензина.
— Сажайте всех ребят в мой самолет, — сказал партизанам.
Но ребят оказалось больше, чем я предполагал. Рассчитав, кто сколько из них весит, я мог взять человек десять.
— Больше не могу, — сказал я доктору, руководившему посадкой.
— Но пойми, дорогой человек, куда я дену этих трех?! Их же больше мы не найдем!
— Доктор правду говорит, — хмуро произнес комиссар, находившийся поблизости. — Пропадут мальцы.
Я прошелся по поляне, посчитал шаги, груз... А за площадкой сразу лес начинался. Стеной. Зелёной крепостью.
— Можете дать в мое распоряжение человек десять? — спрашиваю комиссара.
— Да хоть всех забирайте!
— Нет, десятерых, самых крепких, хватит.
Комиссар выкликнул по фамилиям партизан. Те подбежали, быстро построились. Я объяснил им задачу: вцепиться в плоскости, в лыжи и удерживать машину до тех пор, пока я мотору газ прибавляю, а потом разом отпустить, самолет рванется, с места возьмет разбег...
В кабину запихнули еще и этих трех парнишек. [85]
Запустили мотор. Партизаны с боков, хвоста, крыльев облепили самолет. Взвыл мотор. Как ни тужилась братва, но у мотора все же сто сил лошадиных — перетянул. Рванулась машина по полю. Отстали, скрылись в снежной пыли партизаны.
Трещит мотор, но чую, никак машина не набирает скорость. Зарываются лыжи в сугробики, бьются на заметах. Уже половина пути позади, а настоящего разбега не получается. Ну поднимись же! Оторвись!
Мурашки ползут по спине, пот плывет под очками.
«Зря дал себя уговорить, — ругаюсь, кусая губы. — Машина сама себя не перепрыгнет...»
Проносится мимо последний костер. Все! Дальше лес. Прямо на него мчится машина. Убирать газ поздно.
Звенит мотор гитарной струной.
И вдруг с толчка почувствовал — вроде оторвался, вроде лечу! Жму еще ручку, добираю скорости. А потом
...Горяинов взлетел позже. Он взял на борт раненого немецкого офицера, захваченного партизанами в одном из боев. Пока он жив, надо было доставить его разведке фронта.
Рискованный полет удался. Мы добрались до своих. Я привез детей, Леонид Горяинов — пленного немца, хотя его мотор все время чихал в воздухе, грозил остановиться.
Инженеры исследовали пробоину и нашли в бензобаке фосфорный снаряд от вражеской зенитки. Они все удивлялись — каким чудом снаряд не взорвал самолет?.. Весть о храбром летчике, который летал со снарядом в бензобаке, разнеслась по всему полку.
С этого полета началась наша дружба с Леонидом Горяиновым на долгие-долгие годы.
На другую ночь мне не повезло. При посадке на новой площадке я сломал лыжу. Починить ее самому не [86] удалось. Надо было ставить новую лыжу. Пришлось давать в полк радиограмму.
Как я и ожидал, лыжу привез мой техник Гриша Дебелергов. Он стал ремонтировать шасси, а я вызвался поехать вместе с комбригом Гавриловым в район, куда месяц назад мы сбросили на парашютах нескольких девушек-разведчиц.
Я понял, что Алексей Михайлович Гаврилов руководил не только партизанской бригадой, но и возглавлял группы разведчиков, выполняющих особые задания в тылу врага. Он поддерживал также тесную связь с нашей фронтовой разведкой.
Мы уселись в сани. Ординарец Толя Филиппов вручил мне автомат и запасной диск.
Ехали мы довольно долго по едва заметной лесной дороге, засыпанной снегом.
На опушке Толик остановил лошадь, прошел вперед, долго оглядывал местность. Гаврилов его не торопил.
— Кажется, глухо, — проговорил Толя, понукая Лошадь.
Выехали на открытую местность, постепенно скатываясь в низину, за которой синел лес. Низина оказалась болотом. Полозья саней выдавливали бурую болотную грязь. Вдруг лошадь провалилась по самое брюхо. Мы выскочили из саней. Вдали увидели человека. Он шел к нам, перепрыгивая с кочки на кочку. Я затаил дыхание, но Гаврилов даже не встревожился.
Скоро человек предстал перед нами. Особенно запомнилась его длинная, неимоверно пушистая ярко-рыжая борода. Она как бы подчеркивала особую тайну места, куда мы попали. Как я узнал позже, это был проводник разведчиков Семен Арсентьевич Арсентьев.
— Кажется, прибыли вовремя, — произнес Арсентьев.
— Да вот беда — лошадь ступила мимо тропы, — ответил Гаврилов.
— Вы проехали дальше положенного места, — ответил проводник. — Толя сам тут управится, а нам пора идти. Через два часа вернемся обратно...