Курсант: Назад в СССР 11
Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — Светлицкий с шумом отпил чай, а я продолжал потягивать виски.
Бокал уже нагрелся у меня в руках, и это портило вкус, но я растягивал его. Не хотелось напиваться, больше делал вид, оставаясь, как говорится, в трезвом уме и твердой памяти.
— Все обставлено как суицид.
— Я думал, его задушили… — озадаченно пробормотал писатель и с любопытством на меня уставился. — Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Я кивнул и не торопясь произнес:
— Тело обнаружили в петле, под
— Например, со стола, — задумчиво проговорил Всеволод Харитонович.
— Мы так и предполагаем… Кто-то заменил потом стол на табурет.
— Получается, что повеситься ему тоже помогли, скорее всего, — размышлял Светлицкий.
— Да, иначе зачем бы кому-то пришлось передвигать стол и приставлять табурет?
— Но это явный намек на убийство. Жирный мазок, который оставил убийца! — писатель отставил чай и налил себе снова виски, будто был чем-то обеспокоен. — Не понимаю… Зачем так поступать?
— Мы тоже не понимаем, — я внимательно следил за его реакцией, и пока все выглядело так, что он реально не был в курсе, но сейчас почему-то молчит, а ведь должен был сразу вспомнить, что такой сюжет есть в его романе. Вот гад! Неужели притворяется?
Только я об этом подумал, как литератор, выдал:
— Постойте! Так у меня в одном из романов описывается подобное убийство!
— Ого! — изобразил я удивление. — Очень интересно! И кто там оказался убийцей?
— Я уже не помню… Старая книга, помню только, что жертву заставили повеситься под дулом пистолета. На люстре. Заставили встать на стол, а потом стол поменяли на табурет.
— Да, да! — продолжал подыгрывать я. — Что-то такое припоминаю, вроде читал даже эту книгу… Давно, наверное, сразу после выхода.
— Бывает же такое, — хмыкнул Светлицкий. — Я написал, а теперь все случилось.
Кажется, на него это произвело впечатление — и нельзя сказать, что только неприятное. К остальным совпадениям я пока не стал его подводить. Слишком уж подозрительно будет.
Мы еще немного посидели, пообсуждали уже отвлеченные темы. Светлицкий, наконец, мне напомнил, что хочет написать книгу, взяв меня в качестве прототипа для главного героя. И сообщил, что надо бы встретиться в более раннее и трезвое время.
Мы с ним договорились о встрече через пару дней. Уже хорошо. Там, может, еще себе выторгую аудиенцию, скажу, что материала много, невозможно все пересказать за один обед — внутренняя чуйка подсказывала, что держать этого писаку лучше в поле зрения. Что-то в нем не так. Или, быть может, это я стал слишком подозрительным? Профдеформация не дремлет, блин…
Только в два часа ночи я распрощался с писателем и Варей. Светлицкий пожал мне руку, а Варя улыбнулась на прощание из-за спины отца, незаметно послав мне воздушный поцелуй.
Я
Я извлек ее, это была записка. Тусклые уличные фонари давали немного рассеянного света через стекла такси, но мне удалось прочитать.
Варя написала свой домашний и рабочий телефоны, а потом ровным безупречным почерком было выведено: «Позвони мне, или ты пришел к отцу, а не ко мне? Чем он так тебя заинтересовал? Кажется, я знаю, чем…».
Листок кончился, и сердце у меня екнуло… Неужели Варя догадалась? Но продолжение записки оказалось на другой стороне листочка. Я перевернул бумажку и прочитал: «Ты тоже хочешь стать писателем детективов!». И рядом пририсовано сердечко — эдакий советский смайлик. Других смайликов в Союзе пока не было. Были только сердечки — треснутые, плачущие, улыбающиеся и пронзенные стрелой.
До гостиницы я доехал по пустынным улицам минут за пятнадцать. В холле «Севера» встретил старую знакомую администраторшу. Елена Петровна заваривала чай прямо на рабочем месте.
— Андрей Григорьевич, — окликнула она меня. — Не хотите чаю?
«С чего бы такая щедрость?» — подумал я про себя, а вслух проговорил:
— Спасибо, но уже поздно, и так задержался, жена ругаться будет.
Слово «жена» я выделил специально, так как уловил исходящие от Елены Петровны непонятные флюиды. Чтобы пресечь ее поползновения, напомнил, что я не один в номере проживаю. Но, возможно, администраторше было нужно не мое мужественное тельце, а нечто иное. Она нисколько не смутилась моим ответом, позвала меня:
— Можно вас на минуточку? Я спросить хочу.
Я подошел к стойке:
— Спрашивайте…
— Говорят, Анжелу Павловну Корвину убили, прямо на собственном юбилее. Какая была женщина, золотой души человек…
— А в чем вопрос?
— Вы не нашли убийцу?
— А почему вы решили, что этим делом мы занимаемся?
— Как почему, вы же из Москвы, значит, приехали помогать нашим Литейским органам. Ведь так?
— Нет-нет. Мы по другому вопросу прибыли. Убийством Коровиной занимаются ваши местные.
— Жаль…
— Это почему? — я сдержанно улыбнулся.
— Да что они там нарасследуют? Толку-то от них…
— Почему вы так плохо о них думаете?
— Потому что когда убили Парамонова, я обнаружила интересную деталь, побежала в милицию, сообщила им, а они меня только на смех подняли.
Елена Петровна обиженно махнула рукой. Вот, блин, она еще и про убийство Парамонова знает. Официально это нигде не афишировалось, а слухи распространялись обычно в очередях за колбасой и в общественной бане, но всё-таки сарафанное радио в СССР работало отменно.