Курсант: Назад в СССР 4
Шрифт:
— Да ребятишки местные. В войнушку в лесу играли и наткнулись.
Я, Горохов и Алексей мигом собрались и погрузились в УАЗ. До места добрались быстро. Полуденное солнце искрилось тысячами снежинок. В сугробе, покрытая инеем, лежала Галина. Глаза закрыты, за плечами ружье. Вид такой, будто устала и прилегла отдохнуть.
— Следов вокруг куча, — раздосадовано пробормотал Алексей. — Ребятишки все затоптали.
Я наклонился к Каткову и тихо проговорил:
— Не думаю, что тот, кто это сделал оставил бы после себя следы.
— Думаешь, ее убили? — так
— Вскрытие покажет, но почему-то я уверен, что не сама она умерла.
— Я уже патологоанатома из райцентра вызвал, — сообщил Яков Федорович. — Пусть посмотрит тело досконально на месте происшествия на предмет насильственности смерти.
— Тут судмедэксперт нужен, а не патологоанатом, — поморщился Горохов. — И лучше группу следственную вызвать. Все как полагается, с прокурорским следаком по подследственности.
— Да где же я вам в этой дыре судебного эксперта найду? Да и дежурка из райцентра не хочет группу отряжать. Мол, если телесняков видимых нет, значит, оформляй, говорят, Федорыч сам. Много таких замерзликов по деревням бывает. Как выпьют лишнего, так снег с постелью путают. В наших краях такие случаи — дело обычное.
Участковый был встревожен, ему не стоялось на месте.
— Вот только я Галину знал, понимаете, не могла она так опростоволоситься. И чтоб споить ее, доза лошадиная требуется. Любого мужика перепьет. Сам видел, как она на спор две бутылки белой оприходовала.
Глава 22
Патологоанатома прождали еще почти два часа. Его привезла из райцентра дежурка. Из старенькой серой “таблетки” с “люстрой” на крыше выбралось тщедушное тело. Мятый дядька неопределенного возраста с глазами Парфюмера из романа Патрика Зюскинда. На голове ужасная бесформенная ондатровая шапка, воротник пальто из искусственного чебурашки изрядно потерт.
— Здрасти! — бросил он нам и, не дожидаясь ответа, направился прямиком к трупу.
Подошел к телу, приземлился одним коленом на сугроб и, не надевая медицинских перчаток, потрогал заиндевевшее лицо:
— Замерзла мама не горюй. В морг мужика надо везти.
— Это вообще-то женщина, — скривился Горохов, внимательно наблюдая за местным трупорезом.
И то, что мы тут основательно продрогли в ожидании, никак не улучшало его настроения.
— Тем более, — ничуть не смутившись оплошности, заявил патологоанатом. — Здесь несподручно обследовать тело. Грузите, товарищи.
— Ты погоди командовать-то, — Горохов ткнул ему в синюшную морду удостоверением. — Мы тебя для чего вызвали? Чтобы на месте внимательно осмотрел тело. Может, рана какая или перелом имеются.
Ксива генеральной прокуратуры никакого эффекта на тщедушного не произвела.
— А вы мне в физиономию корочками не тычьте, — вдруг попер буром медик. — Это для людей в погонах корки ваши ценность имеют, вот им и указывайте. А я человек гражданский, маленький. Должность, знаете ли, у меня не бог весть какая.
— А ну как начальству я вашему звоночек сделаю и расскажу о халатности
— Обрезкин, только должен вас предупредить, что при такой работе и мизерной зарплате любые оплошности мне прощаются на раз-два. Я даже сам все жду, когда уволят меня. Ан нет. Даже на нетрезвое состояние на рабочем месте глаза закрывают, — открыто заявил медик, видно, наболело уже. — И приходится мне тянуть лямку в морге и людей потрошить, почитай, уже почти двадцать годков. Некому здесь работать, я один.
Последние слова Обрезкин произнес с какой-то горечью и отстраненностью, будто задумался об упущенных возможностях, будто вспомнил, что в свое время звали его ассенизатором за неплохие деньги с возможностью калыма, но он пошел по призванию. В итоге дерьма в деятельности по призванию еще и больше оказалось.
— А мне на ваши личные половые проблемы с колокольни высокой, — Горохов убрал ксиву и придвинулся к медику, будто хотел задавить его если не авторитетом, то массой. — Назвался груздем — уйдешь под закуску. Делай свою работу как положено, дорогой товарищ.
— А я разве отказываюсь, — Обрезкин уже распалился, хоть какое-то разнообразие в жизни случилось — повздорить с москвичом, не каждый день такое приключается. — На морозе члены тела в твердь превратились. И, промежду прочим, исследованием методом пальпации не поддаются. Оттаить его надо.
— Ну ты хоть посмотри наличие ножевых, — не сдавался Горохов. — Одёжу задери.
— А я и так вижу, что ран колото-резаных не имеется. Где вы видели дырки без крови?
— Ладно, — смягчился Горохов. — Только, уважаемый, попрошу осмотреть тело немедленно, как оттает. И сообщить в дежурную часть результат, а они уже мне передадут.
— А результат я и без вскрытия вижу. Отравление шмурдяком. Все признаки налицо.
— Какие признаки, Кузьмич? — обратился к Обрезкину участковый, который, несмотря на перепалку, уже шустренько оформлял труп, дописывая протокол осмотра места происшествия, только шариковая ручка на морозце подмерзала, и ему периодически приходилось на нее дышать. Если б не эта досадная мелочь — уже бы и закончил, наверное. — Мне в осмотр внести надо. Продиктуй.
— Пиши, — голос Обрезкина вдруг стал занудным. — Визуально на кожных покровах лица трупа имеются признаки, свидетельствующие об алкогольной интоксикации, а именно, интенсивная сине-багровая окраска трупных пятен, пастозность и гиперемия кожи лица, отечность век.
— А по-русски можешь? — озадаченно пробормотал Полищук. — Ни хрена не разобрал, из всех слов только “алкоголь” понял.
— По-русски не надо, — вмешался Горохов. — Так и пиши терминами. Это тебе не Филькина грамота, а документ процессуальный, кому надо — разберутся.
— Так, Кузьмич, — участковый сдвинул шапку на затылок и наморщил картофелину носа. — Давай по слогам. Я диковинные слова не обучен писать. Я простой старшина, а не ученый. Нептун из меня никакой.
— Может, вы имели в виду — Ньютон? — поправил участкового Катков.