Курсант: Назад в СССР 4
Шрифт:
Подошли к дому, когда уже темнело. Огромный, из кругляка, но кривой. Бревенчатые сваи, что заменяли фундамент, видно, не справлялись с нагрузкой. Смотрелся он архаично, будто сложен без единого гвоздя, как в старину.
— Твоя конура? — усмехнулся я. — Что ты там прячешь?
— Увидишь, — Иван отодвинул меня плечом и потянул за грубо вытесанную дверную ручку.
Дверь радостно скрипнула, признав хозяина. Вошли внутрь. Пахло домашним хлебом и чем-то кислым. Робкий свет керосинки, что стояла на столе посреди просторной комнаты, еле-еле
Я осмотрелся. Стены без всякой отделки выпирали округлостями бревен. Вдоль них стоят лавки и приделаны полки. Комната похожа на столовую. Тесаный стол длиной метра три занимал весь центр. Из этой “столовой” чернотой уходили проходы в другие комнаты. Огромная обмазанная глиной печка потрескивала поленьями.
— И нахрена тебе такие хоромы? — я с удивлением вертел головой.
Но чем больше я всматривался, тем больше понимал, что здесь явно жил кто-то еще. Простенькая посуда на полках — явно на несколько персон. Половики заботливо расстелены. По-женски. На торчащих из стены гнутых гвоздях висит нехитрая одежонка. Фуфайки и старомодные пальтишки. Судя по размеру — женские.
Иван грубо толкнул меня на лавку. Я сел. Он связал мне ноги, а руки ещё и примотал к массивной лавке. Теперь даже пошевелиться не могу.
Откуда-то из черного проема, наконец, вышла женщина. Изможденное лицо показалось знакомым. Ситцевое платье почти до пят в районе талии четко округливалось. Беременная. Она прильнула к Ивану и как-то с грустью посмотрела ему в глаза.
Тот вздохнул, нехотя оторвал ее от себя и, кивнув на меня, проговорил:
— Развяжешь его утром. Не раньше… Поняла?
— Да, — пробормотала в ответ женщина.
Она снова попыталась прижаться к Ивану, будто прощалась. Нот тот резко развернулся и зашагал прочь. Хлопнула входная дверь, и мы остались одни. Погибов, вооруженный винтовкой и моим пистолетом, с рюкзаком за спиной растаял в ночи.
Только сейчас до меня дошло, что это за женщина. Я вспомнил ее по фото из уголовного дела. Но теперь она казалась старше лет на десять. Седина, морщины на не видавшем косметики лице и потухший взгляд.
Эта была пропавшая дочь Пермяковой… Ёшкин крот! Так она живая!
— Ксения, — тихо и как можно дружелюбнее проговорил я, но женщина все равно вздрогнула. — Развяжите меня. Я не причиню вреда. Я из милиции. Удостоверение можете проверить в правом нагрудном кармане.
Пермякова бросила на меня затравленный взгляд и поспешила скрыться в темной комнате.
— Куда вы? — окликнул я погромче.
Та, ничего не сказав, исчезла в черном проеме.
— Я знаю, что вы меня слышите… — продолжал я налаживать контакт. — Ваша мать до сих пор переживает. Думает, что вы погибли. Что он с вами сделал? Похитил? Ну, ничего. Мы вернемся в Мохово. Только вам надо меня скорее развязать. Пока он не вернулся.
Переговорщик из меня никакой, вот бы сейчас Свету сюда! о я мысленно представил, как бы она вела беседу, и старался высказываться так же.
— Антонина Петровна
— Врете! — Пермякова вдруг выскочила из комнаты. — Ей всегда было плевать на меня. И тыкала она меня тем, что в девках я ходила. А как бы я парня нашла, если сама она не отпускала меня от себя ни на шаг.
— А потом появился Иван. Да? Весь такой загадочный и умнее полдеревни вместе взятой. Поэтому вы с ним сбежали? Он обещал любить вас только одну? Только в Мохово у Погибова есть еще интрижка. И, возможно, не одна.
— Что я дура, что ли, требовать от него такое? Не одна я. Четверо нас…
— Как — четверо? Так что получается? Все женщины, которые пропали в Мохово за последние пять лет — живы? Где они?
— Ушли вчера.
— Куда?
— Не знаю, а если бы знала, то не сказала бы, — голос ее становился все выше и звонче, женщину пробирала истерика.
— Почему? Мы хотим вам помочь.
— А нам не надо помогать. Вы в нашу жизнь влезли, и теперь Ваня увез всех подальше… Потому что знал, что скоро придете. А меня бросил…
Ксения всхлипнула и шоркнула рукавом по глазам.
— А вас почему оставил?
— Сказал, что дорогу не выдержу. Ребеночку плохо будет, — женщина с неожиданной ненавистью посмотрела на свой живот.
Я-то думал, она в будущем потомке проповедника уже души не чает. Но теперь он не пускал ее за любимым… Нет, мои попытки ее понять все заканчивались тупиком.
— Успокойтесь. Иван ведь вами манипулирует, — твердо сказал я. — Вы даже у него не одна… Неужели вам не обидно? Не горько? Но вы же должны помнить, что есть совсем другая жизнь. Не в лесу. Вы вернетесь, и с вашим ребенком будет все в порядке. Развяжите меня.
— Утром только смогу, — упиралась Ксения.
Я вздохнул, уже понимая, что никакого толку не будет и мы ходим кругами.
— Почему?
— Так Иван сказал сделать.
— И опять вы его слушаете, как рабыня.
— Он заботился о нас…
— Я знаю. Знаете, почему он оставил меня в живых? Чтобы я привел сюда людей и не дал вам умереть. Как вы вообще выживали в тайге столько лет? Ребенку нужно полноценное питание, а не травки и орешки.
— У других дети растут — и ничего.
— У других?
Масштаб их иной жизни поражал все больше.
Дела… Неплохо Иван устроился. Развел гарем, детей растит. Нашел дурех, надул необустроенкам в уши, обратил в свою секту и уговорил сбежать. Пока он там в Мохово новых лохушек окучивает, они тут как затворницы жили и детей ему рожали. Вот паскудник… Но зачем ему это? Гештальт многоженства свой реализовал? При советском строе за такое по головке бы не погладили, вот и пришлось ему свое племя в лесу прятать.