Курсант: Назад в СССР 7
Шрифт:
Через год получил летеху по сроку выслуги (на зависть своим сокурсникам, которым лейтенантские погоны упали на плечи только при выпуске), а летом 1981-го выпустился с дипломом юриста. Корочки умудрился получить с отличием, хотя знаниями на сессии блистал только по профильным предметам, однако, учитывая сверхлохматость могучей лапы, что меня закинула в учебное заведение, преподаватели, будто сговорившись, ставили мне на экзаменах высший балл, хотя я на этом совсем не настаивал. Как, впрочем, и не возражал.
Нужный номер оказался в другом
— Прошу за мной, товарищи, — улыбчивый коридорный возраста позднего Тургенева (и даже борода сверкает роскошной белизной) в пафосном мундире, отделанном золотистыми листочками (издалека напоминал форму генерала банановой республики) повел нас длинными коридорами к нужному лифту.
По профессиональной привычке «генерал» вещал отточенными фразами, рассказывая о заведении, будто мы были обычные туристы.
— Это самая большая гостиница в мире, товарищи, — гордо заявил он. — Комплекс включает в себя магазины, концертный зал, кинотеатр и внесен в книгу рекордов Гиннесса, как самый крупный. Говорят, что артист не может считаться заслуженным и знаменитым, если не выступил в концертном зале «Россия».
— А почему название такое? — подковырнул я.
— А чем вам название не угодило, молодой человек? — прищурился провожатый.
— Как известно, у нас избегают таких названий. В обиходе Союз или РСФСР, а тут — Россия.
— Россия-матушка — наши истоки, — заявил «Тургенев». — Почитай, все оттуда вышли.
Коридорный вдруг остановился:
— Здравствуйте, Муслим Магометович, — провожатый вдруг расплылся в улыбке с полупоклоном перед джентельменского вида чернявым мужчиной средних лет.
Его лицо мне показалось до боли знакомым. Тот в ответ мельком кивнул, будто старался проскочить мимо побыстрее.
— Это же ведущий “Песни года”, — восхищенно проговорил Погодин.
— Эх, молодежь, — покачал головой коридорный. — Великих певцов надо знать в лицо. — Бородач, убедившись, что постоялец уже достаточно удалился, тут же напел хриплым голосом пару строчек.
Ты — моя мелодия,
Я — твой преданный Орфей...
— Так это Магомаев? — восхищенно пробормотал Погодин. — Не узнал его. В жизни он по-другому выглядит.
— Он самый, — гордо возвестил провожатый. — У него тут как квартира уже. Месяцами может в номере жить.
Лифт доставил нас на четвертый этаж. В коридоре, возле нужного нам номера 413, толпился народ. Мелькали серые мундиры милиционеров (да не простых, а целых генералов), синие — прокурорских работников (в звании ниже «полковника», в пересчете на наши, не увидел), люди в штатском,
— Ого, — тихо присвистнул я. — Сколько правоохранителей сбежалось, будто члена Политбюро убили.
— Тс-с, Андрей Григорьевич, — шикнул на меня Горохов. — Не в том месте и не в том смысле упоминаешь этих, — Горохов ткнул пальцем в потолок. — Вмиг к политическим террористам припишут. Хотя ты прав. Солист большого театра, причем новенький и никому не известный, а столько шуму.
— А вы что? — коридорный собирался уже нас оставить, но остановился и развернулся. — Не знаете, кто такой Артур Дицони?
Катков и Погодин одновременно развели руками.
— Вся Москва знает, а вы — нет… — усмехнулся бородач.
— И кто же он? — нахмурился Горохов.
— Простите, товарищи дорогие, но об этом не принято говорить вслух — органы соответствующие бдят. — Коридорный кивнул на людей в штатском. — А мне еще внуков растить, на родителей надежды нет, ведь трудятся они не в гостинице, а на заводе. Ладно, прощевайте, пойду я. И так уже лишнего наговорил.
Нам навстречу шагнул пузатый прокурор, на черных петлицах по две огромные звезды — по-нашему аж целый генерал-лейтенант получается.
Судя по вальяжности и некоторой надменности, навсегда застывшей на пухлом лице, чувствовал он себя среди высоких чинов явно, как рыба в воде. А то и как щука среди окуней. Явно был из генеральной прокуратуры. Черт… Кем же на самом деле был этот покойный цыган?
— Никита, — генерал позволил Горохову пожать себе руку, на остальных только бросил мимолетный взгляд, задержав его чуть подольше лишь на Свете, что смотрелась среди мужиков жемчужинкой. — Дело решили поручить твоей группе.
Горохов, явно недовольный, что его так по-панибратски назвали в присутствии подчиненных, коллег и прочих горничных, с язвинкой в голосе спросил:
— К чему нам такая честь, Павел Алексеевич? Я так понимаю, потерпевший был артистом местного пошиба? Есть районная прокуратура. Городская, в конце концов.
— Не ерепенься, Егорыч, — понизив голос проговорил генерал. — Сам знаешь, кем был убитый… Сверху результатов ждут уже сегодня.
— Черт побери! — всплеснул руками Горохов. — Вы меня, конечно, извините, Павел Алексеевич, но о потерпевшем мне лишь известно, что он был солистом Большого театра. Скажите, наконец, что он за птица такая важная…
— Об это вслух не говорят, — назидательно улыбнулся «генерал». — Но сам понимаешь, все, что касается ЦК — по раскрытию на первом месте. Подключайся оперативно. В номере сотрудники из МУРа, введут тебя в курс дела.
Мы вошли внутрь просторного двухкомнатного номера, потеснив высокие чины. На кровати лежал абсолютно голый молодой мужчина. Распластался, неуклюже раскинув руки. Из раны на груди в районе сердца застывший красный ручеек вёл к целой луже, что пропитала постель. На животе под пупком поперечный разрез, тоже залитый кровью.