Курсантка с фермы. Адаптация к хитрости

Грин Агата

Шатаясь, я направилась к двери, смиряясь со своим бегством. Шмыгнула носом, чувствуя, как болезненно рвутся наружу слова: «Я хочу домой, на ферму! Хочу, чтобы все за меня решали братья! Хочу, чтобы единственной моей заботой было следить за системами полива и обедом!»

Сделав шаг вперед, я протянула руку, чтобы толкнуть дверь.

— Вы правы, профессор. Пусть девочка живет себе тихонько, забот не зная. Сгодится кому-нибудь как подстилка.

Почему… подстилка? Почему не трусиха, не слабачка, не дура? Потому что влюбилась в него по уши и пыталась обратить его внимание на себя? Потому что не могла не смотреть

на него украдкой? Потому что он был моей единственной отдушиной в академии?

— Что вы сказали? — спросила я, оборачиваясь.

— Подстилка.

— А вы фетюк!

— Фетюк? Профессор, вы знаете, что значит «фетюк»?

— Нет, — удивленно ответил Лохму.

— Ветрова, изволь расшифровать.

Даже если я была бы в нормальном состоянии, все равно не смогла бы объяснить значение. Так мама ругалась на пьяницу, который любил валяться на крыльце Клуба домохозяек в нашем секторе.

— Сейчас расшифрую! Вы… вы… — когда дело подошло к ругательствам, я еще раз убедилась, что у Солда нет недостатков. Он умен, справедлив, ироничен, красив … список можно продолжать бесконечно. — Вы никудышный куратор! Вы заставляли меня отрабатывать поступки, которых я не совершала! Вы специально набрали в команду самых разных людей, чтобы столкнуть нас лбами! Да вы даже не слушаете! А все потому, что когда вам говоришь правду, вы только и можете, что скалиться!

— Что-то еще?

— Я вас ненавижу!

…Сердце отбивало бешеный ритм. Дыхание было сердитым и свистящим. Щеки пылали. Горели губы от произнесенных слов. Несколько прядей выбились из хвоста, я начала нервно прибирать растрепавшиеся волосы, поправлять галстук.

Мужчины переглянулись, и лейтенант спросил:

— Вы еще настаиваете на исключении, профессор?

— Нет.

— В таком случае, продолжайте экзамен.

Солд еще раз на меня посмотрел, и вышел из аудитории. Вместе с лейтенантом пропала и моя ярость, вызванная обидным словом. Лохму же какое-то время меня разглядывал, а потом попросил позволения коснуться руками моих висков.

— Сильное переутомление, — подтвердил первоначальный «диагноз» профессор. — Вам требуется покой, крепкий долгий сон и медитации. Сейчас вам легче, потому что вы пережили встряску, но если не отдохнете, как следует, усталость вкупе с раздражением вернутся и ударят по вам гораздо сильнее.

— Я поняла вас, профессор. Благодарю за совет.

— Надеюсь, что вы правильно меня поняли, дитя. Были ли в вашем роду лирианцы?

— У всех людей в роду лирианцы.

— Разумеется. Но я спрашиваю о ваших близких родственниках.

— Отец…

— Так и думал. Центавриане по-своему толкуют эту особенность, они считают, что такие, как вы, совсем не поддаются внушению. На самом деле, ваша психика также подвержена любому пагубному влиянию. Вы как мягкая губка — в вас ударяют, но удар никак на вас не сказывается, и вы мгновенно восстанавливаете форму. Многие лирианцы обладают подобной способностью. У младших рас они проявляются в хаотичном порядке, чтобы нельзя было проследить закономерности и ликвидировать носителей. А как проявляются, передаются от отца к дочери, от матери к сыну.

— Если бы я так быстро восстанавливалась, то не устроила бы всего этого…

— Милое дитя, вы устали. При больших нагрузках любая система дает сбой, не говоря уже о человеческом

организме.

Я кивнула, начала осмысливать произошедшее. Они ведь меня спасли сегодня, каждый — по-своему. А я… глупая, глупая, глупая! Как я могла так накричать на Солда? Прежде истерика случалась со мной лишь раз, когда мама умерла. Я держалась первые дни, успокаивала братьев, а потом сорвалась на какой-то чепухе вроде подгоревшей яичницы и разнесла полкухни в рыданиях.

— Профессор… — глухо пробормотала я. — Что теперь будет? Я нарушила Устав…

— Бывает. И даже чаще, чем вы можете себе представить. Эмоции не загнать в рамки, чувства не приструнить, а железной выдержкой обладают только роботы. Но мы ведь не роботы, верно? — Лохму улыбнулся. — Да и лейтенант нарочно вас раззадорил.

— Но это нарушение! Оскорбление высшего по званию карается…

— Солд не только военный, он еще и ваш куратор. Зачем, по вашему мнению, курсантам нужны кураторы? Чтобы в нужный момент поставить сбившиеся набекрень мозги. Стало быть, все, что сегодня произошло — не стоящее внимания недоразумение. А у нас экзамен, кстати. Но я не буду вас мучить, вы итак хорошо себя показали на занятиях. Задам только один вопрос: кто такой «фетюк»?

В тот день я поняла, что слухи, которые ходили среди первокурсников про зверства преподавателей и полное безразличие к судьбе младших — сказки. А лейтенанта я теперь воспринимала не иначе, как своего спасителя. И, конечно, я очень сожалела о том, что ему наговорила, и в день, когда нужно было сдавать ТПТ и планшеты, подловила его в коридоре.

— Блага, товарищ лейтенант!

— Чего тебе, Ветрова?

— Товарищ лейтенант, примите мои извинения по поводу…

— Фетюка? — ухмыльнулся он.

Я залилась краской. Все в Солде кружило мне голову, все очаровывало: и небесного цвета глаза, и мужественность, и… Рой бестолковых бабочек заметался где-то в моем животе, заставляя губы против воли изгибаться в улыбке.

— Вещи сдать.

— Я как раз иду сдавать, товарищ лейтенант.

— Так иди быстрее, Ветрова! Аэробусы не будут стоять на площадках, покуда ты, человекообразное, не выберешь подходящий.

— Товарищ лейтенант, спасибо вам.

Солд куда-то спешил и слушал вполуха (а ругался и вовсе автоматически), но после прочувственного «спасибо», обратил на меня внимание. Разумеется, чуда не произошло, он внезапно не разглядел во мне красивую девушку и не преисполнился самых светлых чувств.

Вместо того отбил по-военному:

— Дом Жизни, три медитации, без халтуры. Еще одна такая истерика, Ветрова — лично вышвырну из академии!

— Так точно, товарищ лейтенант!

— Свободна!

Быстро посмотрев на свой инфо-браслет, мужчина поторопился по коридору.

Сдав, что нужно, я была отправлена к аэро-площадке и тому аэробусу, который отправлялся на Тектум, к знакомому Учебному центру. Курсантов отправляли вразнобой, вне зависимости от курса и специализации, поэтому в аэробусе я увидала только парочку знакомых. Решив, что в том, чтобы вздремнуть во время полета, нет ничего плохого, я закрыла глаза. Поспать, правда, не удалось — курсанты так и жужжали, обсуждая все подряд, и мне оставалось только думать о жарком Тектуме, о ферме, о том, как меня встретят…