Куртизанка
Шрифт:
Кир поправляет мой шарф, завязывая его узлом под подбородком.
— Не сердись на меня. Не сегодня. Что бы ты хотела съесть?
Мы оба голодны, мой ребенок и я, но я молчу. Впервые в жизни я действительно разозлилась на Кира. Я отворачиваюсь от него и начинаю слушать Биарда.
Стоя на шкуре тигра-людоеда, на которого он когда-то охотился в джунглях Мазандарана, он перечисляет сегодняшнее меню, состоящее из аппетитных и не очень блюд: овечьи мозги и потроха, печенка и яичница, горячий кебаб с луком и свежим овечьим жиром.
Кир заказывает барбари, горячий хлеб и табризский сыр со сладким чаем. Я откидываюсь на подушки. У меня уже текут слюнки.
Прежде
— Я устал после долгого пути домой, — говорит он, отодвигая от себя нетронутую тарелку.
Он несет меня наверх назад так, словно я сделана из драгоценного хрусталя. Он пересекает каменистую дорогу, скользкую площадку, короткую, вымощенную гравием тропинку к нашему дому, отпирает ворота, широким шагом идет по саду, укрытому искрящимся снегом, и поднимается по трем ступенькам крыльца. Его губы касаются моего живота. Блеск в глазах делает его моложе тридцати двух лет, когда он гладит мою грудь, раньше казавшуюся мне такой маленькой, и плоский живот, который становится больше чуть ли не с каждым часом. Пожалуй, сегодня утром в нем пустили корни новые артерии, которые соединяют его с нашим пока еще нерожденным малышом.
— Это мальчик. Назовем его Илия.
— Девочка тоже неплохо, — отвечаю я. — Ты скажешь мне, что собирался сделать со своим бриллиантом, если я пообещаю подарить тебе сына?
Он зарывается лицом в мои кудряшки, покусывает меня за мочки ушей. Его язык скользит по моей шее и останавливается во впадине ключицы.
— Мы поговорим завтра. Обещаю. Рано утром мне надо быть в городе. Ты еще будешь спать. Спокойной ночи, юнам.
— И кто же это занимается делами в такую рань?
— Короли. — Он горько улыбается. — На закате. На рассвете. В любой момент, когда чувство вины не дает им уснуть.
— И в чем они чувствуют себя виноватыми?
— Ты даже не можешь себе представить. — Сурово сжатые губы и непоколебимое упрямство в его глазах не располагают к дальнейшему разговору.
У меня появляется мрачное опасение, что он беспокоится о нашем финансовом положении.
— Продай коня. За него можно выручить хорошие деньги.
— Нет! Только не коня. Когда-нибудь он будет принадлежать Илии. Наш сын не станет настоящим мужчиной, пока не научится обращаться с лошадьми. — Он тянет за эластичную ленту вокруг своего хвоста на затылке, и она со щелчком, ударяя его по руке, развязывается. Он морщится, проводит рукой по своим распущенным волосам. — Симона, пообещай мне, что воспитаешь нашего сына честным человеком. И научи его носить кинжал, не стесняясь.
Он отворачивается, мягкий свет падает сбоку ему на лицо, и серебряным набалдашником своей тросточки он открывает дверь в нашу спальню.
Глава десятая
Франсуаза распахнула двери в свои апартаменты.
Симона переминалась с ноги на ногу у порога гардеробной — то была целая вселенная желания и излишеств, любви и ненависти, зависти и одержимости. Ее длинные ресницы бросали озорные тени на щеки, а веснушки на шее в свете канделябров отливали золотом. На ней были бриджи для верховой езды, высокие сапоги до колен, а к поясу была пристегнута кобура, в которой покоился револьвер.
Симоне исполнилось шестнадцать, и наконец-то ее пригласили взглянуть на «Серальо», таинственную и мистическую кровать ее матери. Она проявляла полнейшее безразличие к профессии, которую не уважала, равно как и не собиралась ею заниматься, впрочем, любопытство, вызванное знаменитой кроватью, соблазнило ее принять приглашение.
Почтовые
Симону приветствовали задрапированные атласом и шелками стены, декорированные изображениями фантастических птиц, роскошный шкаф с великолепными платьями, изысканная обувь и разноцветные зонтики. Ее фигурка отразилась в полированном блеске двери в дальнем конце комнаты, за которой скрывался будуар матери. От предвкушения чего-то необычного по коже у девушки побежали мурашки.
Почему все-таки кровать «Серальо» притягивала и манила ее в свои гигантские объятия? Ее взгляды отличались от идеологии Франсуазы, которая презрительно относилась к понятиям любви и замужества. Разумеется, она вольна была повернуться и выйти вон. Живя со своими матерью и бабушкой, она узнала более чем достаточно об их жизни. Будь она лунатичкой, привыкшей бродить с крепко зажмуренными глазами, даже тогда она не смогла бы не заметить постоянной атмосферы ожидания ласк и прелюбодеяния, царившей в самом замке и вокруг него. Все начиналось с грохота колес прибывающего экипажа, льстивого шепотка очередного поклонника за спиной Франсуазы в фойе, сладострастного целования рук мадам Габриэль у подножия огромной роскошной лестницы и бесстыдной лести наверху. А когда Симоне случалось проходить под окном Франсуазы, она пыталась угадать, кто из любовников бесконечно вздыхает, кто от души смеется, а кто не может удержаться от плача.
Ее сексуальное образование завершилось после прочтения одного памфлета по совету матери — по словам Франсуазы, это лишнее доказательство того, как особи мужского пола обращаются со своими женщинами. К своему изумлению, Симона узнала, что огромный пенис гигантского сухопутного слизняка застревает в самке во время полового акта, после чего она его отгрызает. Самцы львов способны совокупляться по сто пятьдесят семь раз с двумя разными самками в течение одного часа. Во время оргазма самцы пчелы домашней взрываются, оставляя свои гениталии в матке, чтобы исключить последующее спаривание. У слонов во время гона — периода сексуального бешенства, длящегося четыре месяца — наблюдается неконтролируемое мочеиспускание и образование газов, и пенис у них приобретает зеленую окраску из-за повышенной кислотности мочи.
Франсуаза порхала по своей гардеробной, ее обнаженный силуэт угадывался под слоями тончайшего газа. Она заглядывала в выдвижные ящики, открывала шляпные коробки, извлекала на свет атласные ночные сорочки и небрежно отшвыривала их в сторону.
— Симона, отстегни свой пистолет и вылезай из бриджей. Неохотно повинуясь, Симона надела фисташково-зеленый воздушный пеньюар, весь в складочках и рюшах, доходивший до лодыжек. Франсуаза лихо заломила ей на кудрях широкополую дамскую шляпку с оранжевым кантом.