Кусатель ворон
Шрифт:
Жмуркин не стал отвечать.
Болен загугукал сильнее, показывая, как надо все это раскопать и пустить воду.
– Ладно, – согласился Жмуркин. – В общем… все равно делать нечего, давайте покопаем. Надо только лопат раздобыть, у нас в бараке одни вилы.
– Я схожу к Капанидзе, – тут же вызвался Пятахин.
– Нет! – воскликнул Жмуркин. – Нет, мы сами сходим. А ты беги лучше, остальных разбуди.
Пятахин кивнул и нырнул в кусты. Бестолочь, почуял клад Чингисхана.
Жмуркин почесался, судя по лицу, подумал о Франсуа Вийоне. Которого то ли повесили, то ли затравили собаками
– Ладно, – сказал он. – Иди к Капанидзе, что ли… Покопаем. Глядишь, выкопаем чего…
Я двинул к Капанидзе. Александра за мной. Она что-то бормотала по-немецки, причем непонятно – ругалась или наоборот.
Глава 19
Милосердие Ж
Вышли к деревне, запахло гречневой кашей и чем-то необычным и питательным, очень вкусным, сразу и хлебом и овощами, еще чем-то, мы с Александрой специально остановились и нюхали некоторое время. Не знаю, возможно, этот запах как-то воздействовал на наши дремучие первобытные инстинкты. Лично у меня возникло видение большого котла с густым варевом, вокруг котла сидели бородатые варвары, они ели тушеное мясо, пили брагу и собрались совершить набег на какой-нибудь там Ютланд. Мне сразу захотелось обрядиться в медвежью шкуру, вооружиться двуручным мечом и тоже совершить набег. Что там привиделось Александре, не знаю, она вдруг стала отколупывать застывшую грязь у меня с плеча.
Капанидзе с бабушкой жили на окраине, забора у них не было, а картофельник и вообще огороды вдавались в лес.
Капанидзе вовсю окучивал картошку. Старался делать это с удовольствием, напевал что-то, присвистывал. Интересно, не скучно тут ему? Живет с бабушкой, зимой за реку бегает к школьному автобусу, родители где-то на Северном полюсе на зимовке. И электричества даже нет. Кажется, я об этом уже думал. Или нет? Недолгое пребывание в Ефимовом Ключе произвело странную деконструкцию в моем мозге, раньше у меня как-то все было совсем по полочкам, каждая мысль знала свое место и направление, а тут… Все точно рассыпалось.
Капанидзе увидел нас, улыбнулся, помахал мотыгой, сказал:
– Лопаты в сарае.
– В каком смысле…
– Вы же хотите колодец раскапывать.
– Ну да… – растерянно сказал я.
Капанидзе почесался.
– Лопаты в сарае, – повторил Капанидзе. – Берите, копайте. А я пока с картошкой…
Капанидзе помахал мотыгой.
– Спасибо. Кстати, шеф тебе обещал прислать подмогу. Гаджиева и Герасимова, они придут, все тебе окучат, они чемпионы по окучке.
– Не, не надо, – отказался Капанидзе. – Бабушка никому не разрешает в огороде работать. Старая закалка. Считает, пища должна быть произведена только своими руками, а то не в пользу.
Капанидзе продемонстрировал мозоли. Они были заметны даже издали.
– Так что я сам… – Капанидзе пошевелил тощими лопатками. – А ты чего в грязи-то?
– Упал с лошади, – ответил я.
В сарае был целый запас всяких инструментов. Лопаты, грабли, косы, мотыги, ломы, цепи, непонятно, зачем все это тут хранилось в таком избыточном количестве. Но я не стал спрашивать, может, старушки запасы на случай войны делали. Мы с Александрой набрали лопат и потащили их к нашему бараку. Лопаты,
У нас в бараке вкусно ели хлеб с растительным маслом. Оказалось, что Листвянко сгрыз свою репу и пошел немного погулять к реке. Думаю, что он на самом деле отправился выслеживать урок, но не важно. Пошел погулять, а по пути его перехватила одна из старушек. Старушка попросила его поправить шифер на крыше, ну, Листвянко взял и поправил, что у него, рук нету, что ли? А старушка ему за это хлеба дала, аж пять караваев. Самодельных. Очень вкусных. И масла подсолнечного, тоже самодельного. И соли. И теперь стая сидела, макала хлеб в масло и в соль и жевала с воодушевлением.
Призвал к труду. Призвал пойти и немного покопать земельку на предмет кладов, источников вечной жизни, осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, полтора раза ковырнуть – и вот оно.
Какого-то, впрочем, особого энтузиазма от моего предложения народ не испытал, продолжали жевать хлеб и запивать его чаем из жестяных заслуженно мятых кружек.
– Снежана кисель сварила, – сказал Лаурыч. – Из шиповника. Попробуй, Вить.
Снежана тут же налила мне киселя, горячего и сладкого, пахнущего на самом деле шиповником.
Я попробовал.
Очень хороший кисель. Я вообще кисель не жаловал, кисель похож на разбавленные сопли, а этот оказался непохож, вкусный и очень горячий, как раз такой, как я люблю. Пришлось выпить.
– Пойдемте покопаем, – предложил я после киселя. – Тут недалеко.
Но никто не хотел идти, все хотели сидеть и пить кисель. Я вдруг почувствовал, что тоже, наверное, не хочу идти что-то там копать, кисель лучше.
– А я пойду, – неожиданно сказал Листвянко. – Что сиднем-то сидеть? Кисель и потом попьем, вечерком.
Он подхватил лопату, спортивно провернул ее над головой и пристроил на плече.
– Иди, Вадик, иди, – подтолкнула Снежана. – Пусть они тут сидят, а ты иди. Даже Пятахин там. Нечего отставать. А вдруг там на самом деле клад этот есть?
Листвянко пошел.
– Я, пожалуй, тоже схожу, – сказала Рокотова. – Прогуляюсь, посмотрю.
Рокотова взяла лопату и отправилась в сторону Полелюева колодца, вслед за Листвянко.
– А я вообще однажды рубль екатерининский нашел, – сказал к чему-то Лаурыч и тоже подхватил лопату.
Короче, не пошла только Снежана, она осталась готовить, а я захватил еще парочку лопат, горбушку хлеба и поплелся к колодцу. Александра со мной. Александра-Александра.
Мы не особо спешили, от остальных отстали, шагали себе в удовольствие, болтали. О киселе, Александра называла его поппельвассер, болтали о черепе Гоголя, который был украден и увезен в мистическом поезде, болтали о том, что прадедушка Александры был первым немецким планеристом и пропал при невыясненных обстоятельствах, в семье поговаривали, что его похитили НЛО и вывезли в далекую и прекрасную Туле. Александра много смеялась и потряхивала косичками, и они ей очень и очень шли, и она об этом знала. А мне вдруг стало отчего-то грустно.