Kuzia succinus

Стекольников Лев

К вечеру небо затянуло ту­чами, и на участке Тулумбасова уже к девяти часам вечера стоял полный мрак. Михаил Михайлович сидел в роще под гигантским хвощом - калами­том и прислушивался. Иппо­лит Ионыч расположился по­среди участка, в густой кра­пиве. В доме светилось окош­ко кабинета. Иногда по зана­веске проходила тень профес­сора. Мария Семёновна де­монстративно ушла в кино, сразу на два сеанса.

Охотники были людьми опытными, храбрыми, при­выкшими ко всяким неожи­данностям, но в этот вечер им было жутковато.

И старому, и молодому всё время слыша­лись непонятные звуки...

Вот слабо скрипнула калит­ка, но никто не прошёл по до­рожке к дому. Вот, кажется рядом, зашуршала крапива — уж не змея ли ползёт? Иппо­литу Ионычу даже почуди­лось, что кто-то во мраке пых­тит, как после долгого бега. Он не выдержал и, обойдя дом, подошёл к Михаилу Ми­хайловичу:

— Ну, как?

— Иди, братец, на место, иди! — сердитым шёпотом от­ветил толстяк.

Что будешь делать? Иппо­лит Ионыч, мелко семеня, по­бежал в своё гнездо. И вдруг его будто дёрнуло за ноги. Он упал носом в траву и с перепугу нажал на спуск. Грянул выстрел...

— В кого? В кого? — под­скочил к нему Михаил Михай­лович.

Хлопнула дверь и, путаясь в халате, выскочил Тулумба­сов.

— Убили? Убили? — встре­воженно спрашивал он.

— Нет, нет, Никодим Эра­стович, — вкрадчиво объяснял Ипполит Ионыч. — Просто я споткнулся, упал, ну и выстре­лил... в берёзу, кажется.

— Эх! — махнул рукой Ми­хаил Михайлович и зашагал на свой пост, в рощу.

Никодим Эрастович только тяжело вздохнул и, подобрав полы халата, вернулся в каби­нет.

После гулкого выстрела ста­ло особенно тихо. Ипполит Ионыч, порядком сконфужен­ный, сидел в крапиве и ему вновь чудилось то чьё-то дыханье, то тихий смех.

Так прошло два часа. Миха­илу Михайловичу очень хоте­лось закурить, но он стойко боролся с искушением и не вы­пускал из рук ружья. Упи­раясь спиной в упругий ствол каламита, глядел в тёмно-серое небо. И он дождался. Звонкие, радостные свистки раздались над его головой.

— Он, —беззвучно сказал Михаил Михайлович и поднял ружьё, прицеливаясь в мерца­ющий зеленоватым светом контур кузнечика. В ушах его звенело.

Кузя веселился, найдя род­ную рощу.

Старый охотник нажал на спуск... щёлк! Выстрела нет. Осечка?

Михаил Михайлович «пере­ломил» двустволку... патронов не было! Ружьё кто-то разря­дил!

Он положил руку на пояс, ища патронташ. Но патронта­ша не было...

— Ах, чёрт! — удивился охотник. — Он у меня расстег­нулся и упал, когда я подпи­рал спиной этот хвощ!

Пока он шарил в темноте по чёрной сырой земле, прибежал Ипполит Ионыч.

— Что же вы? Что же вы не стреляли? — повторял он, стоя над копошащимся во мраке Михаилом Михайлови­чем.

—

Стреляйте, стреляйте са­ми! — торопил старый охот­ник. — Потом объясню. Стре­ляйте!

Ипполит Ионыч прицелился и нажал на спуск. Щёлк!

— Это я... забыл снова за­рядить. Я же выстрелил, когда упал, — объяснял он, торопли­во заряжая ружьё.

— Скорее! — торопил Ми­хаил Михайлович.

А Кузя, будто издеваясь над охотниками, вдруг замолчал и, одним прыжком перемахнув дачу, уселся на берёзу в дру­гом конце сада.

Ипполит Ионыч опрометью кинулся обратно, к своему ме­сту. И, опять споткнувшись о невидимую верёвку, шлёпнул­ся носом в крапиву, вкатив за­ряд в ближайшее дерево.

Кузя замолк и «потух». Или улетел.

Когда перестало звенеть в ушах, охотникам почудилось, что кто-то у забора негромко позвал:

— Кузя! Ко мне, Кузя!..

13.

КУЗЯ СОВЕРШАЕТ ПОДВИГ

— Опять ты за мной увяза­лась! Иди сейчас же домой! — сердито покрикивала Люда.

— Не хочу домой. Дома скучно. Хочу с тобой, — ныла Муська, семеня следом за се­строй.

Люда спешила на взморье. Ей не терпелось узнать от мальчишек, чем кончилась вчера вечером «операция Ку­зя».

— Ладно, иди уж, но пом­ни: мне с тобой играть неко­гда— у меня важные дела.

— Я не буду мешать, я бу­ду смотреть на лодочки, — тя­нула Муська.

Люда успела вовремя. Го­ша, оставив Кузю пастись в кустах, рассказывал ребятам, как он подполз к палатке охотников и разрядил ружьё Михаила Михайловича.

— Тьма такая, что я чуть не заблудился в крапиве. Ви­жу, толстый пошёл за чайни­ком, а ружьё поставил у входа в палатку. Я его разрядил, да ещё в ствол всякой гадости на­пихал...

— А я со Славкой верёвку натянул поперёк дорожки, — перебил Серёжка. — Как он брякнется! Ружьё бабах! Я да­же струсил маленько. А вдруг в Славку выпалил? Но вижу — ничего. Славка цел. Тогда мы опять протянули верёвку. Только Славка так пыхтит, ко­гда ползёт...

— А я, — заговорил Ко­стя, — подполз к роще. Ви­жу — сидит дядя под хвощом. Подобрался вплотную, да бе­зопасной бритвой и перерезал ремешок патронташа. Он встал, чтобы стрелять в Кузю, а пояс и свалился.

Люда с завистью слушала ребят.

— В следующий раз я обя­зательно пойду с вами. Я та­кое придумаю... Я им в чай со­ли насыплю!

Ребята хохотали, совсем за­быв про Муську. А та залезла в лодку и забавлялась, бегая с кормы на нос и обратно. Лодка раскачивалась и посте­пенно сползала в воду. Ветер свежел. Море катило широкие серые волны с белыми гре­бешками...

На взморье, кроме ребят, никого не было: купальщики и рыболовы в такую погоду си­дят дома.

Лодка закачалась на неспо­койных волнах и отошла от берега.