Кузнецкий мост (1-3 части)
Шрифт:
— А я уже хотел обидеться, — сказал Гродко, рассматривая Бардина с печальной внимательностью. — Думаю, забыл, быстро забыл.
— Нет, помню, не могу не помнить, но ведь вас не было. Так? Вчера смотрел на Гопкинса и вспоминал вас. Тогда в этой наркоминдельской читалке были сказаны верные слова.
— Ну, спасибо. Как будет полегче, заходите.
— Да я бы, признаться, не хотел откладывать.
— Тогда сегодня вечером, у нас московское расписание, работаем допоздна.
— Охотно. Благодарю вас.
Вечером Бардин пришел в посольство.
— Пять минут, Егор
— Отчет о поездке? У вас небось старое доброе правило: по горячим следам, не откладывать.
— Да, я люблю сразу. — Он сложил исписанные странички, тщательно пронумеровал. — Чаю хотите крепкого?
— Не откажусь. Как поездка?
— Второй фронт, все страсти вокруг него!
— Америка нас понимает лучше? — спросил Бардин.
— Очевидно, — он сказал «очевидно», хотя было желание сказать более определенно. Он осторожен. — Дело не в том, что американцы прогрессивнее, хотя английская твердолобость, как вы понимаете, явление уникальное. — Он засмеялся, махнул рукой. — Признайтесь, вы сейчас могли подумать так. В Вашингтоне любят говорить об английской твердолобости, в Лондоне, пожалуй, об американской бесцеремонности, ну, об этой способности янки в любой обстановке чувствовать себя, как дома. — Как показалось Бардину, Гродко был чуть-чуть смущен. — Признайтесь, подумали так?
— Нет, хотя, если бы подумал, не отказался, в этом наблюдении есть доля истины, — улыбнулся Бардин.
— Так я говорю, — продолжил Александр Александрович, — американцы спешат покончить с Гитлером, чтобы расправиться с Японией.
— Им надо спешить? — спросил Егор Иванович.
— Да, конечно. Ресурсы Азии, людские и всякие иные, это нечто глобальное. Удар как можно раньше… Я слышу, поливают сад, — взглянул Александр Александрович в окно. — Я открою, не боитесь сырости?
— Нет, наоборот, — отозвался Бардин. Гродко быстро подошел к окну и раскрыл. Было слышно, как внизу бушует вода, шипит в траве и точно трескается, ударяясь о камень. — Гитлер — враг номер один и для Америки? — был вопрос Бардина.
— Да, стратегически удары у американцев распределены именно так: первый удар по Германии, второй — по Японии.
— Не только силами Америки? — Логика беседы подсказала Бардину именно этот вопрос.
— По всему, дело идет к этому.
— Американцы так спешат, что готовы допустить долю риска? — спросил Бардин. Он знал, что американские военные готовы к европейскому десанту и при нынешнем уровне подготовки, в то время как англичане считают операцию осуществимой лишь после реализации плана подготовки, громоздкого, рассчитанного на годы.
— Да, риска, но… риска американского.
— Надо ли это понять так, что американцы что-то недоучитывают?
— Нет, дело, очевидно, в ином.
— В чем именно?
— Американцы считают, что при том преимуществе в силах, которое имеется уже сегодня, не обязательно, чтобы все пуговицы на мундире были застегнуты. Можно, в конце концов, и распахнуть мундир, будет не так жарко.
— Но как далеко американцы готовы пойти, отстаивая свою позицию?
— Вот это, наверно, главный вопрос, — произнес Гродко,
— Могут американцы воспротивиться возражению англичан, серьезно воспротивиться? — спросил Егор Иванович. Вот он, вопрос, которого ждал собеседник Бардина.
Александр Александрович подошел к окну, пошире его раскрыл. Садовник покинул сад, и запах мокрой травы, смешанный с запахом влажной земли, медленно остывающей после полуденного зноя, проник в комнату.
— В таком деле, как второй фронт, американцы зависимы от англичан, — произнес наконец Гродко.
— В чем именно зависимы?
— Десант будет высажен с Британских островов.
— Да, но и англичане зависят от американцев.
— Да, разумеется, — произнес Гродко.
— Разная степень зависимости? — уточнил Бардин, ему показалось, что Гродко хотел сказать именно это.
— Можно ответить и так. Можно, хотя ответ этот мог быть и полнее.
— В каком смысле полнее?
Гродко сейчас вернулся в свое кресло. Свет за окном погас, и листва, только что прозрачно-золотая, стала черной, а вместе с нею черным стало и ночное небо, обсыпанное звездной пылью.
— А вот что. В то время как англичане утвердились в своей позиции и будут отстаивать ее до конца, американцы импровизируют.
— Это что, разница в темпераментах Рузвельта и Черчилля?
Гродко улыбнулся:
— Нет, я бы сказал иначе. Темпераменты очень точно характеризуют позицию сторон, хотя дело, разумеется, не в темпераментах.
Бардин встал.
— До новой встречи. Это было интересно и, я так думаю, полезно. Благодарю.
— Пожалуйста. Рад встрече.
Бардин ушел.
60
Первого июня, за три недели до годовщины войны, состоялась четвертая встреча с президентом, последняя.
Было утро, как обычно для Вашингтона в июне, знойное, даже душное. Видно, окна в кабинет президента были закрыты до того еще, как город ощутил зной, — в кабинете было прохладно.
— Русские слыхали о добровольном обете молчания, который приняли на себя американские газетчики? — спросил президент, смеясь, когда гости появились на пороге его кабинета. — Мы хотели, чтобы о приезде господина Молотова никто не знал, но уберечь эту тайну оказалось невозможно, это Америка! (Русские вспомнили первую прогулку по саду, окружающему Белый дом, и лица любопытных в окнах.) Те, кто аккредитован при Белом доме, узнали. Пришлось собрать газетчиков и сказать: вводим закон молчания, при этом хранителем его будете вы сами. Не знаю, как завтра, но сегодня они молчат.
Казалось, доброе расположение духа передалось гостям. Президент умел приберечь к началу разговора такое, в чем была искорка веселья и что призвано было поднять настроение его собеседников.
— Очевидно, сообщение о переговорах должно быть опубликовано, как только господин Молотов вернется в Москву. Кстати, надо сделать так, чтобы о самом факте возвращения узнали русские послы в Вашингтоне и Лондоне, а через них и мы. Сообщение должно быть опубликовано в трех столицах одновременно. Не так ли?