Кузнецкий мост (1-3 части)
Шрифт:
— Да, конечно, оговорим, мистер Коллинз, — согласился Бекетов, он хотел избежать крутых поворотов в этом разговоре. — Сейчас наши книги выпускают многие издатели, среди них немало добрых друзей… Поймите, отобрать у них это право и отдать в одни руки, справедливо ли это?
— Ну, разумеется, справедливо, — возразил Коллинз убежденно. — Цель оправдывает средства! Цель — издание книг, ей должно быть подчинено все… Когда речь идет об интересах дела, какие могут быть обиды, наконец?.. И потом… отказав в одном, мы сможем поощрить их в другом, не так ли, мистер Бекетов?
— Вы правы, мистер Коллинз, вы правы,
— Ну, как знаете, как знаете, мистер Бекетов, — произнес недовольно Коллинз, застегивая пиджак на вторую пуговицу и этим как бы говоря: «Выше моих сил проникнуть в эти ваши доводы… Выше моих сил».
…Бекетовы возвращались в Лондон около одиннадцати.
Минувший день был хотя и дождливым, но жарким. Близость моря, обилие зелени вокруг сделали свое дело — с приходом вечера повеяло прохладой. В автомобиле открыли окна — ехать было приятно.
— Мне показалось, что Коллинз как-то скис под конец… верно? — подала голос Екатерина.
— Верно показалось…
— Что так?
Бекетов объяснил.
— Поверь мне, он знает Смита не больше, чем знаю его я, но как сказать ему об этом? — продолжал Бекетов. — Смит — это солидный делец, но нужен ли нам в данном случае делец? Завтра он отстранится… в какое положение он поставит нас? И с ним каши не сварим, и с добрыми людьми рассоримся… Нет, лучше так, как сейчас: книг действительно не очень много, но надежно…
— Погоди, но ты ему объяснил?
— Как мог… объяснил, — бросил Бекетов и умолк.
Машина огибала рощу, что темным увалом возникла слева.
— Что значит «как мог»? Ты ему сказал то, что сказал сейчас мне?
— Ему это нельзя говорить, Екатерина, — обидится. В конце концов, какие я имею основания не доверять Смиту?..
Она приутихла.
— Неверно, — сказала она, помедлив. — Понимаешь, неверно.
— Но я не могу ему сказать так, как говорю тебе.
— Должен был сказать вот так, как ты сказал мне… А получилось плохо: он, как думаю я, почувствовал, не мог не почувствовать, что ты недоговариваешь, а следовательно, ему не доверяешь. Ты сказал ему «нет», не обосновав своего ответа, и он вправе был заподозрить, что ты недоговариваешь, а это уже плохо. Поверь мне, плохо. С Коллинзом так нельзя, Сережа…
Он ничего не сказал ей. Ему надо было все хорошенько обдумать и решить, но одно было несомненно: в ней работал тот самый «инструментик», которым природа снабдила ее. Она сказала: «С Коллинзом так нельзя, Сережа». Он мог продолжать разговор, но главный ее довод, касающийся сути Коллинза, не было смысла оспаривать. Речь шла даже не о том, что думала о Коллинзе она, более важным было другое: что определял этот ее «инструментик», а он, как ему известно, действовал безошибочно.
Явившись к себе, Бекетов принялся было за разбор диппочты, прибывшей накануне, когда пришел Шошин. Его волосы были тревожно вздыблены, галстук лежал на лацкане пиджака.
— Сергей Петрович, разрешите? — произнес он, открывая дверь. — Я к вам минут на пять, — пояснил он, увидев, что письменный стол Бекетова
Что-то приберег строптивый Шошин чрезвычайное, коли явился, предварительно не позвонив, такое с ним бывало редко.
— Заходите, Степан Степаныч, — сказал Бекетов, вставая и переходя с Шошиным в дальний конец кабинета — великое половодье почты не дошло туда.
Они сели.
— Сегодня явился гонец из книгоиздательской фирмы на Пиккадилли, — начал Шошин, опустив глаза; он и прежде начинал разговор вот так, опустив очи, коли хотел возразить Бекетову.
— Пиккадилли — это… Смит? — спросил Бекетов — он начинал понимать, откуда ветром потянуло.
— Да, Смит и компания… — пояснил Шошин, не поднимая глаз — в разговоре, который попахивал огоньком, эти опущенные глаза помогали ему отстраниться, враждебно отстраниться. — Говорит, что его шеф беседовал вчера с Коллинзом насчет некоей издательской монополии на русские книги и Коллинз, не без вашего одобрения, сказал «да»…
— Все точно, — заметил Бекетов, сдерживая улыбку. — И Коллинз, и я именно так и ответили… — Он дождался, пока Шошин поднимет опущенные вежды — ему было нелегко поднять их сейчас. — А разве надо было сказать «нет»?
— Именно надо было сказать «нет», — произнес Шошин, обратив на Бекетова горящие глаза — никогда он не презирал Бекетова так, как в эту минуту.
— Погодите, а почему надо было сказать «нет»? — спросил Сергей Петрович примирительно.
— А потому, что этот самый Смит — адвокат дьявола, понятно?
— У вас есть основания, Степан Степанович, называть почтенного издателя с Пиккадилли адвокатом дьявола?..
— А у вас есть основания считать его христосиком? Есть основания?..
— Я верю Коллинзу, а он, согласитесь, Степан Степанович… — произнес Сергей Петрович с самым невинным видом, хотя смех клокотал в нем и рвал его на части.
— Я не знаю, какой ваш Коллинз биолог, но он Манилов чистой воды!.. — едва ли не взревел Шошин, и его сорвало со стула и бросило в противоположный конец кабинета.
— А если все-таки перевести этот разговор на язык доводов… что вы имеете против такого предложения, Степан Степанович?
Шошин затих сейчас в противоположном конце кабинета, не зная, стоять ему или садиться.
— Да неужели вам нужны еще доводы? — спросил Шошин — он был полон гнева.
— Представьте, нужны… — был ответ Бекетова. — Такова уж привычка: терпеть не могу голословного…
— Чтобы доверить Смиту такое, надо его знать лучше, чем знаем его мы! — не произнес, а выкрикнул Шошин — он понимал, что предложение Смита лишено для нас смысла, а об остальном у него не было ни времени, ни желания думать.
— И это все?..
Шошин сел, — ему было очевидно, что тут эмоциями не отделаешься — нужны доводы.
— Этот Смит, возможно, по-своему честный человек, но он всего лишь коммерсант… — заговорил Шошин, пытаясь взять себя в руки; казалось, что доводы, которые требовал Бекетов, возникали у Шошина сию минуту. — Всего лишь коммерсант: он с нами, пока ему это сулит прибыль. Не думаю, чтобы он относился к нам даже терпимо. Завтра погода изменится, и он сочтет за доблесть бросить нас. Какой же смысл передавать ему наше дело, отнимать у людей не столь богатых, но добрых и передавать ему… Нет смысла, решительно нет смысла.