Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
К ним подошел генерал Василевский.
— Георгий Константинович, нам с тобой пора к Верховному, — сказал он. Потом взглянул на наркома ВМФ. — Ты извини меня, Николай Герасимович, но твои вопросы решим после того, как вернусь из Ставки. Добро?..
Возвратившись в Наркомат, Кузнецов в приемной увидел адмирала Алафузова.
— Я вас жду, товарищ нарком…
Кузнецов открыл свой кабинет.
То, о чем сообщил ему начальник Главморштаба, повергло наркома в смятение. В Николаевске-на-Амуре 18 июля в 7 часов вечера на подводной лодке «Щ-138» у мола Николаевской бухты взорвались запасные торпеды. Погибло 35 моряков.
— Кто доложил?
— Начальник штаба Тихоокеанского флота, — ответил Алафузов. — Я распорядился, чтобы он срочно прислал подробное донесение…
У Николая Герасимовича стало тяжело на душе.
Под вечер к нему зашел начальник Главпура Рогов.
— У нас серьезное ЧП, Иван Васильевич, — сказал ему Кузнецов.
— Я уже знаю. — Рогов сел. — Мне звонил начальник Политуправления Тихоокеанского флота Савелов. Комфлот Юмашев назначил комиссию для расследования этого ЧП. Но что меня насторожило. На этой лодке помощником командира был лейтенант Моров, до войны он плавал на торговом флоте, бывал в Германии. Есть подозрение на него.
— Иван Васильевич, мне не нужны подозреваемые, — осадил его нарком. — В свое время я был ими сыт. Мне нужны виновники. — Кузнецов помолчал. — Для тебя, полагаю, не новость, что перед войной у нас расстреляли многих «предателей» и «шпионов» германского империализма. Но так ли это? Погибло немало тех, кто делал революцию, кто свою жизнь связал с Красной Армией и Красным флотом и в борьбе с врагами Республики Советов проявил себя. Хорошо, что нас с тобой не причислили к «врагам народа».
Рогов удивленно взглянул на Кузнецова. Он ли это говорит? Не слишком ли откровенничает?
— Николай Герасимович, я вас давно знаю и уважаю. — Рогов встал. — Но ставить под сомнение политику большевистской партии и товарища Сталина… — Он умолк, подбирая нужные слова. — Не наше с вами дело в чем-то сомневаться. Наше дело — воевать!
Кузнецов пристально посмотрел на генерала.
— По-твоему, надо сносить все безропотно?
— Что именно?
— А то, что умерло немало невинных людей. Назову одного из них — Штерна. Ты его знал? Нет? А я прекрасно знал, видел, как он воевал в Испании, а его сделали предателем. А Василия Блюхера? Я служил с ним на Тихом океане, когда был там комфлотом. Это же прославленный герой! Первый орден Красного Знамени вручен ему, а не мне или тебе. А где Блюхер? Расстрелян! — Кузнецов передохнул. — Скажу тебе как своему заместителю: иной раз хочется пойти к Сталину и спросить, знает ли он, сколько людей погибло? За что их расстреляли? Кто они — шпионы, предатели? Не те и не другие.
— Тогда кто же? — резко отозвался Рогов. — Или, по-твоему, погибли лишь невинные люди?
Кузнецов молчал, а генерал все также сердито и твердо продолжал:
— Я могу ошибаться в людях, ты можешь ошибаться, но только не партия большевиков! Партия не ошибается! — После паузы Рогов официально добавил: — Я прошу вас, товарищ народный комиссар, со мной такие разговоры не вести, и то, о чем вы говорили, я не слышал!
«Вот он и открылся, весь Рогов, — грустно вздохнул Николай Герасимович. — На этот счет у него, оказывается, другая точка зрения. Что ж, надо это учесть».
— На погибшей лодке политруком был Коротаев, — вновь заговорил Рогов. — Он не погиб, но я отдам его под
— Нужно во всем разобраться, а уж потом принимать меры, — подчеркнул Кузнецов.
Рогов шагнул к двери, но вдруг остановился и коротко изрек:
— Я доложу секретарю ЦК партии генералу Щербакову. — И, словно боясь, что нарком его не поймет, добавил: — Я обязан информировать начальника Главпура Красной Армии о таких вещах.
Лицо Кузнецова потемнело.
— Товарищ Рогов, я запрещаю вам это делать! — резко выдохнул он. — Еще неясны подробности ЧП, а вы уже готовы чинить над людьми расправу.
Рогов молчал, о чем-то размышляя. Затем, глядя на наркома, примирительно произнес:
— Пожалуй, вы правы, Николай Герасимович.
«Горячий, как тот рысак!» — усмехнулся нарком, а вслух сказал, что о случившемся он доложит Сталину.
— Не знаю, что он решит, как бы не наказал адмирала Юмашева. — Нарком хмуро сдвинул брови. — На флоте на счету каждый катер, а тут потеряли подводную лодку! Шутка ли? И где? У причала! Прав Галлер, надо серьезно поговорить на Главном военном совете о негативных явлениях на кораблях и в частях, построже спрашивать с Военных советов и с командующих. Подумай, Иван Васильевич, как нам лучше это сделать…
Недолго нарком оставался один. К нему вошел начальник тыла флота генерал-полковник Воробьев. Он неловко застыл у двери.
— Сергей Ильич, что у вас?
— Головко просит отгрузить на Северный флот пятьдесят тысяч тонн леса и дров. Там ведь кругом тундра!
— Грузите и отправляйте. Госплан нашу заявку удовлетворил, так в чем загвоздка?
— У нас нет судов, чтобы все это отправить на флот, — пояснил Воробьев. — Есть английские суда, они стоят в Архангельске в ожидании очередного конвоя, но ими распоряжается Микоян. Я был у него, он требует документ за вашей подписью. Вот такой. — Он отдал наркому листок.
Николай Герасимович пробежал глазами текст.
— Надо кое-что поправить. Микоян ведь заместитель председателя ГКО? Зайдите ко мне через час…
Но начальника тыла нарком пригласил раньше, о чем тому сообщил адъютант:
— Товарищ генерал, зайдите, пожалуйста, за документом…
Воробьев удивился: текст был другой, более убедительный, чем тот, который он написал. Нарком ВМФ отметил, что большинство крупнотоннажных судов Северного бассейна переключено на завоз грузов Норильскстрою, в Дудинку — на вывоз угля из Дудинки и Нарьян-Мара, а Главснаблес при СНК СССР не может предъявить к перевозке лес в плотах, так как нет такелажа и рабочей силы для сплотки древесины. Поэтому Наркомат ВМФ просит разрешения использовать английские транспортные суда, находящиеся в Архангельске в ожидании обратного конвоя.
«Умница наш Николай Герасимович», — с теплотой подумал генерал Воробьев. Письмо было отправлено в Кремль нарочным, а на другой день Микоян позвонил начальнику тыла флота:
— Сергей Ильич, вам разрешается взять английские транспорты…
— Спасибо, Анастас Иванович, — ответил генерал Воробьев.
Нарком ВМФ сидел как на иголках в ожидании звонка из секретариата Сталина. Время тянулось мучительно медленно, и не было никакой гарантии, что ему позвонят. В кабинете было душно. Он открыл форточку, налил в стакан боржоми и выпил. Вроде полегчало. Наконец дал о себе знать Поскребышев: