Кузнецов. Опальный адмирал

Золототрубов Александр Михайлович

— Вы этого Паунда, наверное, крепко разозлили? — усмехнулся Николай Герасимович.

— Вы угадали, он почти месяц со мной не разговаривал. Позже он сказал, что я выиграл у него сражение, как он выразился, потому, что являюсь учеником адмирала Красного флота Кузнецова. Так что ваши акции, Николай Герасимович, среди английских адмиралов весьма высоки.

Кузнецов рассмеялся:

— Так уж и высоки! — И серьезно добавил: — Главное, мы вынудили англичан посылать к нам конвои!

(Черчилль так и не признал тот очевидный факт, что английские адмиралы виновны в гибели конвоя «PQ-17» и, когда в августе 1942 года он был в Москве, Сталин напомнил, ему об этом. Черчилль так описывает этот эпизод в своих мемуарах: «Вскоре

мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он (Сталин) сделал грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. «Господин Сталин спрашивает, — сказал Павлов (переводчик) несколько нерешительно, — разве у английского флота нет чувства гордости?» Я ответил: «Вы должны верить мне, что то, что было сделано, было правильно. Я действительно много знаю о флоте и морской войне». — «Это означает, — вмешался Сталин, — что я ничего не знаю». — «Россия — сухопутный зверь, — сказал я, — а англичане — морские звери». Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение». — А.З.)

После встречи с начальником Главпура Красной Армии генералом Щербаковым Кузнецов поспешил в Генштаб, где ему следовало решить некоторые вопросы. В Наркомате обороны как раз закончилось совещание военных.

— Николай Герасимович, не забыли меня?

Кузнецов обернулся. Ему улыбался генерал-майор авиации Водопьянов. На его груди поблескивала Золотая звезда Героя Советского Союза. Был он весел, улыбчив, будто ему только что вручили высокую награду.

— Давно тебя не видел, Михаил Васильевич, — улыбнулся и Николай Герасимович, пожимая руку легендарному летчику. — Как я могу забыть героя? Весь мир тебя узнал, когда в тридцать четвертом ты со своими коллегами спасал экипаж ледокола «Челюскин». А незадолго до начала войны, в сорок первом, мы сидели с тобой за праздничным столиком в Центральном доме Красной Армии. С тех пор я тебя не видел.

— Было такое, товарищ флотоводец! — добродушно усмехнулся Водопьянов.

— А знаешь, где я был в тридцать четвертом?! — воскликнул Кузнецов. — На Черноморском флоте командовал крейсером «Червона Украина». Тогда у нас проходили большие учения, и экипаж моего крейсера все задачи выполнил блестяще!

— Я бы дал тебе орден, — улыбнулся Водопьянов. — А начальство тебя не заметило…

— Да нет, Михаил Васильевич, заметило, — возразил Кузнецов. — Оно наградило меня орденом «Знак Почета».

— Вырос ты, Николай Герасимович, стал наркомом Военно-морского флота. А кто я? Командир дивизии авиации дальнего действия!

— И все же я тебе проигрываю, Михаил Васильевич, — заметил Кузнецов.

— В чем же? — не понял Водопьянов.

— Ты летаешь бомбить глубокий тыл врага, даже столицу рейха Берлин, а я корабли в бой не вожу. А хотелось бы!

— Каждому свое, Николай Герасимович. Разве я думал, что, спасая челюскинцев с тонущего ледокола, стану Героем Советского Союза? И в мыслях этого не было! Зато я завидую тебе в другом, — весело продолжал Водопьянов. — Тебе довелось сражаться в мятежной Испании, а мне не пришлось, хотя я обращался с такой просьбой к Иосифу Виссарионовичу. Говорю вождю: «Смушкевич бьет мятежников Франко в небе Испании, а меня туда «не пущают».

— И что ответил Сталин?

— Говорит: «Вас, товарищ Водопьянов, там сразу узнают, кто вы такой. Ваш снимок в тридцать четвертом году обошел все газеты мира!..» Да, вождь был прав, и теперь моя стихия — авиация дальнего действия. — Он помолчал. — Скажи, кто сейчас у вас курирует Арктику? Не Папанин ли?

— Он. Я им доволен: энергичный, не дает комфлоту Головко покоя, то одно ему дай, то другое, особенно боится за ледоколы, чтобы ни один из них не был потоплен. И до меня Папанин добрался…

— Что, жаловался на тебя вождю?

— Да нет, до этого пока дело не дошло. Приходил просить орудия, чтобы установить их на Диксоне: туда ведь тоже доходят немецкие корабли и подводные

лодки.

— Арктика мне знакома не хуже, чем Папанину, — заметил Водопьянов. — В тридцать седьмом году я возглавил отряд тяжелых воздушных кораблей и впервые в мире совершил посадку на Северном полюсе, доставив туда советскую экспедицию. Ох и досталось мне тогда, ну, думаю, конец тебе, Михаил Васильевич, сядешь на льдину и больше не взлетишь. Отчего вдруг появилась такая мысль? От сильных морозов самолеты покрывал слой льда, и до аварии оставался один шаг. Но мы тогда все преодолели и благополучно вернулись на свой аэродром. Помню, были мы на приеме у Сталина, когда нам вручили Золотые звезды Героев. «Вы не испугались, товарищ Водопьянов, когда сели на Северном полюсе?» — спросил меня вождь.

— И что ты ему ответил? — усмехнулся Кузнецов.

— Говорю: «Не успел испугаться». А потом добавил, что мы были уверены — самолеты нас не подведут и мы с честью выполним задание партии. Так оно и вышло. — Водопьянов помолчал. — Послушай, Николай Герасимович, давно хочу тебя спросить: правда, что в тридцать пятом году тебе подарил легковую машину «ГАЗ» Серго Орджоникидзе?

— Да, Михаил Васильевич! — Глаза у наркома весело блеснули. — А было это на Черноморском флоте, когда Серго Орджоникидзе совершил поход на моем крейсере. Если честно, я тогда растерялся и не знал, как мне быть: то ли брать машину, то ли отказаться. А рядом стоявший Сталин — они оба были на «Червоной Украине» — гаркнул на меня: «Чего гадать, бери машину, а то Серго обидится!..»

— А вот мне автомашину никто не дарил, — грустно произнес Водопьянов.

Кузнецов заулыбался.

— Зачем тебе машина, когда есть самолет?! — Он помолчал. — Ты с кем был в Наркомате на совещании?

— С командующим ВВС Красной Армии Новиковым, а принял он дела, как ты, наверное, знаешь, у генерала Жигарева Павла Федоровича, который теперь командует Военно-воздушными силами Дальневосточного фронта. А почему ты спросил?

— Мне надо потолковать с Новиковым, может, он выделит несколько десятков самолетов Северному флоту. У адмирала Головко очень мало машин. Ты же знаешь, в Мурманск приходят союзные конвои с вооружением и боевой техникой, пока их там разгружают, немецкие «юнкерсы» едва ли не сотнями налетают на порт и засыпают его бомбами. Папанин не раз звонил мне, требовал помочь флоту. А я ему в ответ: вы, мол, уполномоченный Государственного Комитета Обороны по перевозкам на Севере, к тому же еще и начальник Главсевморпути, вам и карты в руки. Сказал, что позвонит лично Сталину.

— Я думаю, Александр Александрович Новиков окажет вам помощь авиацией, так что советую, Николай Герасимович, поговорить с ним. Только не мимоходом, а специально приезжай к нему на прием. Он это любит.

— А что, воспользуюсь твоим советом, Михаил Васильевич! Ну, удачи тебе в небе! — И Кузнецов на прощание крепко пожал ему руку.

Глава шестая

Прошло немало времени с тех пор, как Севастополь захватили гитлеровцы; казалось, пора бы к этому привыкнуть, но Николай Герасимович все еще жил теми трагическими днями. Это заметил даже генерал армии Жуков. После обсуждения в Генштабе ситуации на сталинградском направлении он подошел к Кузнецову и, улыбнувшись, спросил:

— Чего такой грустный, моряк?

Николай Герасимович смутился:

— Севастополь саднит душу. Мы потеряли его — чему радоваться?

— Разделяю твои чувства, моряк, однако замечу, что Севастополь погоды Красной Армии не сделает, — серьезно произнес Жуков. — Беда будет, и большая беда, если потеряем Сталинград! Тогда немцы валом покатят на Кавказ и будут купаться в нашей нефти. Скоро там такая заваруха грянет, что Волга-матушка закипит от огня.

— Все к этому идет, — согласился Кузнецов. — Я собираюсь съездить в те края. Ведь по Волге-реке корабли Волжской военной флотилии ходят…