Квантовый мост
Шрифт:
– Совершенно верно, – подтвердила Инга и заглянула в регистрационный листок, который получила из администраторской по пути на встречу. – Тридцать три года, врач-ветеринар, жалуетесь на кошмары.
– Все так, – кивнул он и пухлые щеки колыхнулись, – мне посоветовали обратиться именно к вам, сказали, вы – лучшая в Петербурге.
Инга зарделась и улыбнулась.
– Насчет лучшей не знаю, но пока никто не жаловался, – сказала она скромно и приготовила блокнот и ручку, – расскажите подробнее, что за кошмары, как часто снятся и как давно начались?
Шипулин
– Уже дня три, как… страшно, очень страшно, ничего подобного не испытывал. И не кончается, не кончается!
Инга нахмурилась, и пациент сообразил, что его сбивчивый, невнятный рассказ вряд ли поможет врачу. Кашлянул, заговорил спокойнее:
– Все началось три дня назад или, вернее, три ночи назад. Мне приснилось сиреневое облако. Просто облако, но оно по какой-то необъяснимой причине вызвало во мне дикий, просто неописуемый ужас. Я закричал. Долго кричал, но проснуться не мог. Моя мама… да, знаете ли, я живу с мамой, у нас «трешка» на Бабушкина, но это неважно…
Надо же, почти соседи, промелькнуло у Инги. Хотя она не могла припомнить, что видела этого грузного мужчину раньше, лицо его, да и весь внешний вид казались смутно знакомыми. Может, пересекались когда-то случайно, раз жили на одной улице, но, давно примелькавшись, Шипулин взгляда не цеплял, а обыкновения присматриваться к соседям у Инги не имелось: прожив одиннадцать лет в Швеции, где разобщенность и замкнутость – норма, Инга привыкла соседей не замечать.
– …мама пыталась меня разбудить, – продолжал рассказ Валентин, – но говорит, это было невозможно. Она звала меня, трясла, но я спал как убитый, однако при этом орал как резанный. Все из-за этого проклятого облака.
– Облака? – удивилась Инга. – Разве вы не сообщили совсем недавно моему коллеге про некие полоски?
– Да-да, все верно, – закивал он, – но вначале было облако. В следующую ночь облако преобразилось в три линии того же цвета. Сиреневые, значит. Они выстроились в фигуру… мм… как бы объяснить…
– Нарисуйте, – предложила Инга, протягивая Шипулину ручку и листок из блокнота.
Лицо его исказилось в ужасе, подбородок мелко задрожал. Он с опаской посмотрел на ручку и лист бумаги, как будто она протянула ему гранату с выдернутой чекой, помотал головой.
– Нет, нет, – пролепетал он, – не смогу. Верите? Не смогу, страшно до жути ту фигуру даже вспоминать, а рисовать… нет, и не просите.
– Хорошо, – Инга смяла листок, бросила в корзину для мусора, – просто опишите.
Мужчина кашлянул, потянулся к стакану, но в последний момент отдернул руку, будто решил, что вода отравлена.
– Три скрещенные посередине линии, – выдавил он наконец, – похоже… похоже на… мм…
– На букву «Ж»? – подсказала Инга.
– Точно! А откуда вы… ладно, не важно. Да, почти как буква «Ж» – одна линия стоит вертикально, две другие диагонально. Все три пересекаются в одной точке.
Шипулин
– Что-то еще?
– Да, вот вспомнил: на вершине срединной вертикальной линии – некое утолщение, или круг. Или шар, не уверен… но знаете, доктор, вся эта фигура вызывает у меня такой ужас, какого я никогда в своей жизни не испытывал. И еще каким-то образом во сне я понимаю, что источник моего страха – не сама фигура, не только линии или полоски, а именно то утолщение на вершине срединной линии. Оттуда исходит нечто, что делает сам знак воплощением чистого ужаса, который пробирает меня до мозга костей во сне. И даже наяву! Не знаю, что со мной, не знаю… умоляю, помогите, доктор!
– Постарайтесь успокоиться, – сказала Инга, делая записи в блокноте. – Я распоряжусь, и вы получите подходящее седативное средство. Позже, после встречи с нашим психологом, вам, скорее всего, пропишут антидепрессанты. Но прежде – ответьте еще на несколько вопросов.
– Да-да, конечно.
– Этот знак – скрещенные фиолетовые полоски – вам что-то напоминает?
Мужчина пожал покатыми плечами, взглянул растерянно и удивленно.
– Да что вы! Нет!
– Возможно, вызывает некие ассоциации, давние воспоминания? Что-то из детства?
– Ни малейших. Единственное, о чем я задумываюсь в момент пробуждения, это о своем страстном желании повеситься, чтобы никогда больше этого ужаса не испытывать.
– Вы совершали попытки суицида когда-либо в своей жизни?
– Нет, бог миловал. Причин для этого до сих пор не возникало.
– Вы принимаете или принимали когда-либо в прошлом наркотики?
– Бывало, в юности травку покуривал, – смущенно ответил он и тут же виновато добавил: – Пару-тройку раз, не больше.
– Злоупотребляете спиртным?
– Не пью вообще, принципиально, – твердо заявил он.
Инга одобрительно улыбнулась, сделала пометку в блокноте.
– Психологические травмы? – продолжала она опрос.
– Жена ушла два года назад, но не сказал бы, что это была такая уж травма, – в голосе Шипулина прозвучала ирония. Он закатил глаза к потолку, пытаясь припомнить все травматичные события свой жизни. Назвал еще несколько незначительных эпизодов из прошлого, но Инга не стала их даже записывать: ничего из этого не могло спровоцировать реакцию в виде подобных кошмаров. Она напрягла память, вспомнила детали истории Буковского – совершенно никакого сходства.
– Проблемы с сердцем? – спросила Инга.
– Никогда не жаловался.
– Прекрасно, – прокомментировала Инга, делая очередную пометку, и подытожила: – Ну что ж, думаю, пока достаточно. Я предлагаю провести полномасштабное обследование вашего сна начиная прямо с сегодняшнего вечера. Этот процесс называется…
– Я не буду больше спать, – отрезал Шипулин, и на его полном, круглом лице отразились отчаяние и испуг. – Не стану!
– Но вы не сможете не спать, – осторожно возразила Инга.