Квантун
Шрифт:
Простояв час, состав продолжил свой путь вдоль правого берега Ангары. До озера оставались считанные версты. Около полуночи по местному времени поезд остановился на станции Байкал.
Как жаль, что была полночь! Но и даже в темноте суровой сибирской ночи антрацитовым блеском переливался Байкал, чернел своими неспокойными водами.
На станции, которая представляла собою скорее порт, а не станцию, суетились сотни носильщиков и путейцев, мастеровых и солдат, дам и господ, крестьян и крестьянок. Железнодорожное полотно оканчивалось
Ветер усиливался.
– Боюсь, начинается буря! – покачал головою Унгебауэр, придерживая фуражку локтем (обе руки его занимали саквояжи). – Гляди, какие волны поднялись!
Взобравшись на деревянную пристань, сколоченную из гигантских бревен, путешественники попали под сильнейший ветер, налетевший внезапно. Горского едва не сорвало в воду, и если бы не случившийся с багажной тележкой артельщик, молодой чиновник рисковал и вовсе не добраться до Квантуна. Сверху открывалась величественная панорама озера, раскинувшегося вокруг гор и отвесных скал. Помимо обыденных заберегов, урез Байкала облепили непривычные белые наледи.
– Это сокуи, – пояснил Демьян Константинович, бывавший в здешних краях.
– Поразительно! – восхитился Антон Федорович.
– Это еще что! Видал бы ты, какие торосы выдаются тут зимой!
– Что, прости? Торосы?
– Да! Это такие большие ледяные глыбы, которые образуются из нагромождения осенца.
– Да Господи! Здесь что ни слово – загадка!
– Осенец – это обломки толстого крепкого льда. Но поздней осенью его не увидишь – рано. Разве что колобовник. Да и то вряд ли.
Горский усмехнулся. Жители Прибайкалья, как оказалось, большие выдумщики на слова.
Внизу тем временем медленно, но верно, вагоны загонялись на нижнюю палубу ледокола, специально для такого дела оснащенную рельсами. Покамест не достроили Кругобайкальскую железную дорогу, так пассажирам и мучиться…
Разместившись в комфортабельной каюте, путешественники с нетерпением ожидали отплытия. Вот уже кончили погрузку, а ледокол всё стоял.
– Не выйдем в ночь – опасно. Волны! Какие волны поднялись! – повторял Унгебауэр, глядя в окно.
«Стало быть, не выйдем», – с сожалением подумал Горский. В этом вопросе морской офицер знает наверное. Кому, как не ему, лучше знать?
Разумеется, в бурю, да еще и в ночь, ледокол не вышел. Вышел он поздним утром одиннадцатого дня пути. Все 60 верст просидел Антон Федорович у иллюминатора, наблюдая за неспокойными водами Байкала. Встречавшиеся на пути плавучие льды едва ли затрудняли навигацию, однако ледокол предпочитал по мере возможности их обходить.
– Зачем это он их обходит? Что будет такой махине от небольшой глыбы? – не понимал Горский.
– Мало ли… – с серьезным видом
Коллежского секретаря неприятно удивил самый факт поломки нового судна. Что у нас за строители такие в России, что снятый со стапелей корабль (притом ледокол!) уже на второй год выходит из строя?
При всем при этом «Байкал» смотрелся более чем достойно и презентабельно. Даст Бог, еще не одну тысячу пассажиров перевезет.
Порядка пяти часов заняла переправа. Еще засветло причалили к станции Мысовой Забайкальской области, а еще через полчаса Горский с Унгебауэром сидели в буфете и пили чай, поглядывая за вещами. К местным артельщикам – поголовно бывшим каторжным – доверия было мало.
– Жизнь здесь адская, должно быть, – предположил Унгебауэр. Трезвый лейтенант производил самое благоприятное впечатление, в отличие от своего порочного антипода.
– Отчего же? Здесь очень мило: леса, свежий воздух! Природа – просто дух захватывает!
– Что природа, когда вокруг одни каторги? Куда, думаешь, беглым податься? Здесь и ошиваются, в окрестностях. Очень тут неспокойно. Как давеча на Байкале.
Точно в подтверждение его слов из лесу раздался выстрел.
– Убили кого-то… – сглотнул Горский.
– Вряд ли, – зевнул морской офицер. – Должно быть, кто-то из местных стрелял. Для острастки. Так порой делают перед тем, как запереть ворота на ночь.
Вагоны составили довольно быстро. Вернувшись в собственное купе, Горский испытал неприятное дежавю. Ему хотелось поскорее покинуть эту осточертевшую комнатушку с плюшевым диваном и поселиться, наконец, в нормальном доме. Единственное, что приятно удивило, так это то, что оба спальных места были аккуратно застелены свежим бельем.
Верхнеудинск проехали ночью. Оба товарища к тому времени мерно посапывали – день для них выдался долгий и, как сказали бы физики, энергозатратный.
К концу двенадцатого дня добрались до Читы. Ночное прибытие создало массу хлопот станционному коменданту. Ему пришлось вызывать дополнительный взвод солдат. Места здесь крайне опасные, чистую публику необходимо строжайше оборонять. Тем паче, в одном из вагонов ехал генерал из Петербурга. Обо всем этом Горскому и Унгебауэру поведал осведомленный кондуктор.
В Чите стояли очень недолго и вскоре двинулись дальше. На Яблоновый хребет в помощь основному паровозу пришел еще один – сзади. С горем пополам вскарабкались.
Приближалось важное место Великого Пути: Китайский разъезд. Здесь железная дорога раздваивалась. Один из путей вел на Нерчинскую каторгу, другой – пересекал левый приток Амура – Ингоду – и уходил прямиком на Китай. Туда-то наш состав и свернул.
Леса засим закончились. Им на смену пришли степные равнины с их узкоглазыми кочевниками.