Квартира (рассказы и повесть)
Шрифт:
— Волик, ты гений! — насмешливо сказала девушка и добавила: — Скоро без мужиков будем обходиться…
Парень взглянул на неё, понял и грубовато притиснул к себе. Она заметила, что Сергей смотрит на них, ткнула парня в бок, и они заговорили шёпотом.
Сергей с досады даже вспотел, так захотелось узнать дальше про крольчиху — зачем они такие, без самцов? Но пара отодвинулась, оттеснённая новым валом пассажиров, и вскоре вышла.
Сергей обвёл глазами вагон: две трети людей с книгами, газетами, журналами. Вот, например, на противоположной стороне: совсем слепошарый, книжку водит перед самым лицом,
Или вон пара: по виду работяги, он и она в потёртых плащах, сапоги в извести или в краске, лица, как у базарных ханыг, а смотри ты, туда же, сидят с книжечками, как студенты какие или научные работники…
— Слушай, такая хохма вчера со мной, — заговорил какой-то парень поблизости от Сергея, рассказывая приятелю. — Пошёл погулять с Вовкой, зашёл в магазин за хлебом. Оставил коляску у входа, взял хлеб и чапаю себе домой. Пришёл, сварил кофе, нарезал хлеб, намазал маслом, жую, кофеем запиваю, а сам думаю про отрицательную обратную связь, ну про цепочку поджигающего импульса, помнишь, говорил? И вдруг балдею. Вовка-то где? Представляешь? Вовка-то у магазина! В колясочке!
Парни вышли. Надюха, державшаяся за отвороты плаща, зашептала в лицо Сергею:
— Ужас какой-то, ребёнка оставил!
Сергей кивнул: дескать, чего только не бывает.
— А про крольчиху слышал? — шептала Надюха. — Жуть, да? А для чего это они так?
— Наука… — Сергей подумал немного и добавил: — Всё любопытно попробовать.
Надюха зевнула.
— Я в школе за живой уголок отвечала, два года вела. Люблю животных. Смотри, сколько с книгами, — внезапно сказала она.
Сергей вспомнил про зачёт по диамату, вынул из кармана "Роль труда". Надюха висла на нём, валилась от усталости.".. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу.. — прочёл Сергей и подумал, что сейчас, в этом полном людьми вагоне, после двухсменной работы, у него совсем нет никакой потребности разговаривать с кем бы то ни было…
Первомайское утро выдалось ясное, пригожее. Воздух был чист и прозрачен, ни дымки, ни тумана. С восьмого этажа из окна комнаты, которую снимали Сергей и Надюха, открылись далёкие дали: пустыри и луга, дороги, расходящиеся лучами; перелески, отороченные красноватым тальником; оранжереи, тянущиеся почти до самого аэропорта; серебристые точки самолётов; аэровокзал с пятью стеклянными башнями-стаканами; крохотные, похожие на пупырьки, здания обсерватории на Пулковских высотах.
Радио пело и играло без передышки. Празднично пахло свежей выпечкой. У соседей на балконе похлопывал по ветру флаг, требовательно и капризно тявкал фокстерьер Артурка.
На демонстрацию Сергей поехал один. Надюха собиралась к матери, помочь с приготовлениями (были созваны гости), да и по Оленьке соскучилась — сутки не видела, а будто целый год. Договорились, что Сергей сразу после демонстрации приедет к Надиным родителям, так и отметят Первомай.
Сбор был назначен на девять утра во дворе РСУ. Отсюда,
Во дворе Сергея встретили радостными криками. Больше всех кричал Мартынюк, он был уже изрядно навеселе, суетился, бегал, выпятив живот. Деятельный Нохрин вручил Сергею портрет Косыгина в алой витой рамке.
Сергей, купивший по дороге леденцов, теперь раздавал конфеты горстями женщинам. Ирина Перекатова выглядывала из-за подружек и — Сергей это сразу заметил — как навела на него свои пугалы, так и не отводила. Когда он подошёл к ней с пригоршней, она спряталась за шарики — красный, голубой, розовый. Подружки, державшие её под руки, принялись кричать наперебой:
— Ирка, бери, пока дают!
— Серёга, нас, нас не забудь!
— Поцеловал бы вместо конфет!
— Ирка, дура, чего прячешься?
— Давай, давай конфеты, а то горько во рту.
— Ирка, горько!
Сергей отсыпал каждой, сунул и за шарики, Перекатовой. Она выдвинулась, кроха, с алыми пятнами на лице, блестя чёрными глазами, сказала густым, с хрипотцой, голосом: "Спасибо". Девушки отобрали у неё шарики, завернули руки за спину, подвели к Сергею.
— Ну, ради праздничка!
— Весна же!
Если бы он сам её прижал, началась бы весёлая возня, как это бывает, с хохотом, щипками, с колотушками по спине, и всё было бы нормально. Но теперь она стояла перед ним, ждущая, вся в его власти, и Сергея вдруг взяло за сердце, перехватило дух. Он склонился к ней, коснулся губами щеки, увидел, как затрепетали густые чёрные ресницы, и две дерзкие искры блеснули перед ним. Девушки почему-то ахнули. Ей вернули шарики, она спряталась за них, но тотчас протянула Сергею, сказала:
— Возьми, дочке будут.
— Пошли! Пошли! — закричали под аркой, и колонна тронулась.
Сергея подхватили девушки, потащили с собой.
— Серёжа, после демонстрации — к нам!
— У нас в общежитии складчина.
— Без тебя — никак!
Сергей смеялся, мотал головой.
— На грех подбиваете?
С Дворцовой площади вместе с порывом ветра звонко ударило маршем. Перекрывая гром оркестра, со всех углов площади грянуло в движущиеся массы: "Героическому рабочему классу — урр-ра-а!" — "Урр-ра-а!" — вторили колонны. "Славным труженикам Дзержинского района — урр-ра-а!" — "Урр-ра-а!"
Сергей не заметил, как Ирина отстала и снова очутилась рядом с ним. Вцепилась:
— Держи, а то снесёт.
Ряды побежали, праздничный поток развалился на два рукава. После площади они пошли по улице Халтурина.
Общежитие помещалось на первом этаже — огромная квартира, шесть комнат, кухня, ванная. Комната, куда завели Сергея, была просторная, высокая — хоть играй в мяч. Койки сдвинуты к стене, составлены друг на друга, в центре — длинный стол из столиков, как ряд, выложенный из костяшек домино. Четыре полукруглых окна задёрнуты жёлтыми казёнными занавесками, тонкими и прозрачными. На тумбочках цветы: бледно-розовые гвоздики и красные тюльпаны. Яркая лампа на длинном мохнатом от пыли шнуре. В углу, на тумбочке гремит маленький телевизор, исторгает из себя всю свою мощь: "Славным труженикам проектных институтов — урр-ра-а!"